в добрые старые времена: беседу о смутном лихолетье скрасили чашечка густого 
кофе и хрустальный стакан с ледяной водой. Надо полагать, что гость, после трех 
суток голодного и бессонного отступления, не отказался бы и от горбушки черного 
хлеба. Тем не менее светский тон был выдержан, и хотя каперанг валился с ног от 
усталости, он поблагодарил хозяйку за приглашение осмотреть мастерскую 
Айвазовского. Он почтительно разглядывал старинный мольберт, палитру, хранившие 
следы великой кисти...
- А это последняя картина Ивана Константиновича, - показала вдова на 
незаконченное полотно. - Она называется "Взрыв корабля"...
Гость вздрогнул и резко обернулся.
Багровый столб пламени взлетал над палубой фрегата выше мачт. Так взрываются 
крюйт-камеры - пороховые погреба... Каперанг, не отрывая взгляда от картины, 
сделал несколько неверных шагов, лицо его исказилось, и он поспешно закрылся 
ладонями. Плечи с измятыми погонами задергались судорожно...
- Боже, вы плачете! - изумилась вдова.
В этом нечаянном сухом рыдании человек с нелепой фамилией оплакал все: и свою 
тридцатилетнюю флотскую службу - на редкость опасную и невезучую, и смертную 
тоску белого бега, и прощание с Россией - навечное, вещало сердце, и будущую 
безрадостную эмигрантскую жизнь в Лионе.
- Простите, сударыня... Нервы!
Он открыл лицо и долго вглядывался в полотно.
То была не просто картина, то была аллегория его судьбы, и он запоздало пытался 
постичь ее. "Взрыв корабля"...
Сквозь очертания парусника для него проступал иной силуэт: мощные орудийные 
башни, ступенчатый мостик, высокие трубы... и точно такой же огненный столб, 
разворотивший палубу... "Пересвет" - вечная боль его и укор.
Все корабли, которыми ему выпадало командовать, по злому ли року, по печальной 
ли прихоти морского случая, гибли.
"Рюрик" был затоплен по его приказу в Японском море. Крейсер "Жемчуг", бывший 
под его началом перед Первой мировой, нашел себе могилу в Индийском океане, 
дредноут "Измаил" - вершина его командирской карьеры - так и не был достроен. 
Наконец, "Пересвет", погребенный в Средиземном...
"Взрыв корабля"... Невольное пророчество художника. Айвазовский преподнес в дар 
Морскому корпусу свои картины в тот год, когда Иванов, еще без злополучной 
фамильной приставки, штудировал науки первого курса...
Москва. Январь 1982 года.
Походный дневник командира "Пересвета" начинался со стоянки в японском военном 
порту Майдзуру, где корабль приводили в порядок перед полукругосветным походом, 
и обрывался в Порт-Саиде, в лагере для моряков, спасенных с погибшего 
"Пересвета". По-военному лапидарные и штурмански точные записи командира 
довольно объективно рисовали "поход и гибель линейного корабля "Пересвет". 
Передо мной раскрывалась еще одна трагигероическая авантюра царского флота, 
отзывавшаяся эхом Цусимы.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. "Как и кем была произведена приемка "Пересвета", но она была 
совершена недостаточно серьезно, требовательно и внимательно... Зашпаклевавши и 
замазавши непроницаемым толстым слоем краски все дефекты, японцы привели их 
("Варяг", "Полтаву" и "Пересвет". - Н.Ч.) во Владивосток, где состоялась 
передача, и наших многострадальных старых ветеранов вновь осенил славный 
Андреевский флаг".
О возможности взрыва на "Пересвете" говорили с первых же дней похода. Дело в 
том, что большая часть боезапаса была японского изготовления. 
Иванов-Тринадцатый писал: "В переданной портовым японским артиллерийским 
офицерам инструкции относительно хранения японских порохов было указано, что 
необходимо постоянное и неослабное наблюдение за температурой боевых погребов, 
так как их порох имеет свойство сохранять свою сопротивляемость от разложения 
лишь до известной температуры, не помню сейчас точное количество указанных 
градусов, что-то около +40°, после чего он быстро начинает разлагаться и 
становится опасным для самовозгорания, почему на всех японских судах и 
береговых складах устроены специальные охладительные вентиляции, коих на нашем 
"Пересвете" нет, и нам рекомендовалось очень внимательно следить за 
температурой в погребах и охлаждать их всеми возможными способами. Такая 
рекомендация сильно озабочивала старшего артиллерийского офицера, ибо хотя на 
судне у нас и имелась положенная вентиляционная система, но она брала лишь 
наружный воздух с той температурой, коей он обладал, и приспособлений охладить 
его не было; японцы предлагали поставить специальные рефрижераторы, но это 
задержало бы нас еще на порядочное время и стоило бы немалых денег, вследствие 
чего морским министром не были разрешены эти работы и было предписано уходить 
так, как есть. Пришлось немало поработать судовым парусникам для увеличения 
комплекта различных виндзейлей, дабы достигнуть максимума вентиляции всех 
нужных помещений, ну а для понижения температуры нам оставалась возможность 
обращаться в своих молитвах в небесную канцелярию".
Больше всего меня интересовали последние страницы дневника, там, где 
Иванов-Тринадцатый описывал гибель "Пересвета".
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: "С утра 22 декабря ст. стиля погода заметно стихла, и мы начали 
готовиться к съемке. К 3 часам на крейсер прибыли лоцман и английский 
матрос-сигнальщик, которого я назначил в распоряжение старшего штурмана.
Ровно в 3 часа якоря были убраны, и мы вошли в канал, следуя за идущим впереди 
конвоиром.
Перебравшись в походную рубку, я занял свое место на мостике, где у главного 
компаса находились оба штурманских офицера и сигнальщик-англичанин. Я сделал