палату, Михаил Михайлович заметил меня и приветственно кивнул. Я была счастлива.
 А через час, поздней ночью, мы вышли из Ризе и двинулись, прижимаясь к берегу, 
в Офу, турецкий городишко, близ которого проходила линия фронта.
В ту ночь я легла поздно. Засиделась в кают-компании. За кормой "Портюгали" 
тянулись на буксире шаланды и паровой катер, которые выделил нам Домерщиков.
Надо вам сказать, что "Портюгаль" - большой по тем временам и комфортабельный 
пароход - принадлежал до войны Франции и ходил в океанские рейды, в Южную 
Америку, на Дальний Восток. Война застала его врасплох в Одессе. Турки 
перекрыли Босфор, "Портюгаль" со всей своей французской командой и капитаном 
Дива перешел на службу в Российский Красный Крест. На судне разместили сотни 
больничных коек, оборудовали первоклассные операционные, баню, прачечную, в 
общем, превратили его в большой плавучий госпиталь. Часть команды набрали из 
русских. А военным комендантом судна был назначен старший лейтенант Тихменев. 
Он пришел на "Портюгаль" вместе со своей матерью, Аделаидой Адамовной, которая 
стала заведовать у нас бельевым отделом.
Вот видите, какая у меня память: то, что было полвека назад, помню в 
подробностях, а что делала вчера - убей Бог, не скажу...
Да, вот еще любопытная деталь. На "Портюгаль" нанимался санитаром будущий 
писатель Константин Паустовский. По счастью для него, в тот последний поход мы 
ушли раньше, чем он смог появиться на судне.
Из Ризе мы двинулись поздней ночью. Я кое-как задремала и проснулась от 
необычной тишины: смолкла пароходная машина. Подумала - пришли. Выглянула в 
иллюминатор - берег далеко, и едва-едва светает. Оделась, поднялась на палубу, 
смотрю - все начальство на корме. Оказывается, одну из наших шаланд залило на 
крутом повороте и теперь ее подгоняют к пароходу, чтобы откачать.
Вдруг с мостика кричит в рупор сигнальщик: "С левого борта - подводная лодка!". 
Я метнулась к поручням и увидела, как темную еще ночную воду бурунит 
выставленный перископ. Бурунчик медленно обходил "Портюгаль" к носу. Люди на 
палубе заволновались, но капитан Дива и комендант Тихменев стали всех 
успокаивать: мол, по Женевской конвенции никто не имеет права топить 
госпитальные суда. Кто-то предложил подать сигнал нашим военным кораблям. 
Кажется, неподалеку был броненосец "Ростислав", но Дива отказался, сославшись 
на ту же Женевскую конвенцию, которая запрещала подобные действия.
Перископ стал удаляться, и все облегченно вздохнули. Господь миловал. Но тут 
снова закричал сигнальщик: "Вижу след торпеды!" Помню, что я вцепилась в чью-то 
руку...
Торпеда угодила в середину парохода, в машинное отделение. Столб огня, дыма и 
пара...
Взрыв был ужасный, так как одновременно взорвались и паровые котлы. В машинном 
отделении как раз происходила смена вахт, так что погибли обе смены сразу.
Я не устояла на ногах, и меня швырнуло на палубу.
Хотя многие сестры не умели плавать, паники не было. Мужчины вели себя 
по-рыцарски. Провизор Рытвинский отдал свой пробковый пояс графине Татищевой. 
Ее муж попрощался с ней: он не умел плавать и вскоре погиб. Завхоз Левицкий 
отдал свой пояс сестре милосердия Воронцовой. Полина Константиновна прыгнула с 
кормы, но попала на острые лопасти винтов, обнажившихся из воды.
Мать коменданта Тихменева кинулась вниз, в каюты, будить свою любимицу сестру 
Юргенсон. Та всю ночь перевязывала раненых и только под утро мертвецки уснула. 
Аделаида Адамовна погибла, а Юргенсон спаслась.
Пароход разломился пополам, и многие попадали в самый разлом. Даже не успели 
спустить шлюпки. Какое-то время обе половины были на плаву. Через минуту ушел в 
воду нос, чуть позже погрузилась корма...
Капитан Дива уговаривал медсестер прыгать за борт, но мы жались к нему в испуге.
 Впрочем, убеждать ему пришлось недолго. Холодная мартовская вода подступила к 
нам в считанные минуты. Кто-то надел на меня спасательный пояс...
В эти последние секунды матрос Паолини успел перерубить буксирный канат и 
освободить шаланды и паровой катер, без которых мы все бы погибли. И еще 
старший помощник капитана латыш Иван Иванович Бергманис изловчился перерезать 
на вставшей дыбом палубе какие-то тросы, и в воду съехали два спасательных 
плота, которые сразу же облепили утопавшие.
Я держалась сначала за кипу всплывшего белья, но оно вскоре намокло и 
погрузилось. Тогда мне удалось ухватиться за борт единственной шлюпки, которая 
чудом очутилась на плаву. Но в днище ее, в отверстии для слива воды, не 
оказалось пробки. Шлюпка под тяжестью многих тел быстро наполнилась, и я снова 
осталась одна среди волн. Уже совсем рассвело. Берег был по-прежнему далеко. Со 
стороны Ризе к нам на всех парах шел небольшой кораблик. Это был тральщик, 
которым командовал Михаил Михайлович Домерщиков. Но об этом я узнала уже в Ризе,
 куда тральщик доставил всех спасенных. Не подоспей он вовремя, мы все вымерзли 
бы на пронизывающем ветру. Домерщиков тщательно обследовал весь район гибели и 
спас еще человек сорок, разнесенных ветром и течением, в том числе и меня. 
Тральщик взял также на буксир десантные шаланды и спасательные плотики, 
переполненные женщинами и ранеными, благополучно доставил всех в Ризе.
В Ризе Домерщиков предоставил мне и еще шестерым сестрам милосердия свою 
квартирку в маленьком глинобитном домике. Потом всех спасенных отправили на 
пароходе "Константин" в Батум, затем в Севастополь и Одессу. С тех пор я больше 
ничего не слыхала о Домерщикове.
Мария Степановна порылась в тумбочке и извлекла из пачки бумаг и писем 
пожелтевшую открытку.
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ. На открытке, отпечатанной в одесской типографии "Вестник 
виноделия", был изображен плавучий госпиталь "Португаль" трехпалубное судно с