из-под правого турбогенератора. Бьет, как из огнемета... Трудно дышать... Прошу 
разрешения включиться в ИП!
- Добро!
Даже если он и успел натянуть ИП - изолирующий противогаз, то незамысловатый 
аппарат мог спасти его лишь от дыма, но не от огня. Шестой наддулся и тоже 
превратился в полыхающую топку. Немедленно остановили правый турбогенератор. 
Левый остановился сам. Тут же сработала автоматическая защита реактора. Замер 
гребной вал. Подлодка лишилась хода. Потерять ход на большой глубине - 
смертельный номер: под корпусом субмарины исчезает подъемная гидродинамическая 
сила, несколько секунд инерции - и провал в бездну. В эти критические мгновения 
рок, и без того слепой, просто взбесился. Из пятого успели прокричать:
- Пожар!..
Из четвертого доложили:
- Искрит станция циркуляционного насоса первого контура...
Межотсечная связь вдруг предательски прервалась. Отключился и телефон... 
Приборы на пультах "сыпались" один за другим. Заклинил вертикальный руль... То 
был бунт машин. На языке техники - лавинообразное нарастание аварийной ситуации.
 А под килем - километровая глубина. А над рубочным люком полуторастометровая 
толща. А в отсеках - пожары. И нет хода. И нет связи... Что толку кричать в 
микрофон: "Пятый, дайте ЛОХ в шестой", когда впору давать фреон в пятый 
четвертого. Но там люди.
В эти секунды решалась судьба всех 67 еще живых на борту людей. Ее решали в 
центральном посту пять человек: капитаны 1-го ранга Коляда и Ванин, 
инженер-механики Бабенко и Юдин, еще боцман, старший мичман Ткач, чьи руки 
сжимали "пилотский" штурвал. Из этой пятерки, свершившей невидимый миру 
инженерный подвиг, заставившей всплыть агонизирующую атомарину, в живых потом 
остался только один - Коляда. Только один видел и знает, как сноровисто и 
безошибочно действовал весь расчет ГКП, как молниеносно переключили механики 
тумблеры и клавиши, обесточивая одни системы, запуская резервные. Понимали друг 
друга без слов - с полувзгляда. Пальцы их прыгали, как в "дьявольских" пассажах 
Паганини, ловя обрывки секунд...
Еще не зная, проваливается лодка или всплывает, "хозяин реактора" 
капитан-лейтенант Игорь Орлов стал останавливать грозное сердце атомохода. Он 
опустил компенсирующие решетки на нижний концевик и погасил жар "ядерного 
котла". По счастью, насосы, подававшие "холод" в активную зону, работали 
исправно. Чернобыль не повторился.
С глубины 157 метров, на которой подводный корабль потерял ход, лодка все же 
стала всплывать. Мичман Каданцев, старшина команды трюмных, сумел продуть 
цистерны главного балласта воздухом высокого давления.
Заметив, что замигало табло "Уход с глубины", вахтенный офицер Верезгов 
бросился в рубку акустиков. Надо было узнать обстановку на поверхности, чтобы 
не угодить под киль какого-нибудь судна. Тем более что атомарина всплывала 
неуправляемо - по спирали, из-за заклинившего руля.
Желтый головастик шумопеленгатора чертил по экрану круг, ломая его в одном и 
том же месте - в стороне, где шумели сейнеры. Рыбаки - враги рыб и подводных 
лодок. До них было далеко - кабельтовых четыреста.
В 11.14 подводную лодку качнуло, и мичман Каданцев, стоявший наготове у 
верхнего рубочного люка, услышал плеск воды, стекающей с рубки. Всплыли!
Командир уже успел осмотреть горизонт в перископ - серенькое утро, зыбь, ни 
единой точки в морском безбрежье.
- Отдраить верхний рубочный люк!
Каданцев провернул зубчатку кремальерного запора и откинул толстенный литой 
кругляк. Выход в мир солнца и ветра, в океан свежайшего воздуха был открыт. Но 
выйти наверх позволительно было пока лишь одному человеку вахтенному офицеру.
Капитан-лейтенант Верезгов:
- Всплыли без хода с отваленными носовыми рулями глубины. Свежий ветерок 
прохватывал насквозь куртку РБ (легкая хлопчатобумажная одежда, которую 
атомоходчики носят в отсеках). Посмотрел на корму и ахнул. Толстое резиновое 
покрытие вспучилось и сползало с корпуса, словно чулок. В корме все еще бушевал 
пожар.
Скупые строчки вахтенного журнала:
"11.21. Пожар в IV отсеке. Горит пусковая станция насоса (искрит и дымит). 
Насос обесточен.
11.27. Принесен огнетушитель в центральный пост. На пульте управления движением 
лодки появился очаг открытого огня. Загазованность и ухудшение видимости в 
центральном посту.
Первый заметил дым из "корунда" капитан 1-го ранга Талант Буркулаков.
- Вон дымит! - крикнул он, указав пальцем на источник дыма. Стали выдергивать 
электронные блоки. Из одного гнезда полыхнуло пламя. Очаг завалили огнегасящей 
пеной. Пульт обесточили, но раздирающий легкий дым заволок центральный пост - 
мозговой центр корабля.
- Лишним - наверх! - распорядился командир. Все, кто не был занят борьбой за 
живучесть - гидроакустики, штурманы, вычислители, метристы, полезли на мостик. 
Остальные - пультовики - надели маски ШДА - шланговой дыхательной автоматики, 
которая питалась от общесудовой магистрали сжатого воздуха. Гибкие шланги 
позволяли передвигаться в радиусе шагов десяти, они исправно подавали воздух, 
но... Угарный газ, как известно, коварен тем, что не ощутим ни на цвет, ни на 
запах. Никому и в голову не могло прийти, что из спасительных масок они дышат 
отравленным воздухом. Лишь лодочный врач старший лейтенант медслужбы Заяц 
почуял неладное, ощутив во рту едва различимый сладковатый привкус. Он сорвал