Отсек подводной лодки помимо всего прочего - это резервуар для дыхания, где 
один дышит тем, что выдыхает другой, где общие вдохи и выдохи мешаются, как 
струйки пота на плечах, налегших на аварийный брус. Воздух здесь один на всех, 
как вино в братине. Отмерен он скупо, и в любую секунду - полыхни пламя - в 
горло хлынет раздирающий легкие ядовитый дым. Неспроста каждый из экипажа, от 
командира до кока, не расстается в отсеках с пластиковым футляром на боку, куда 
упрятаны дыхательная маска и регенеративный патрон. Запаса кислорода в ПДУ - 
так называется персональное дыхательное устройство - хватает лишь на первые 
минуты пожара, чтобы успеть включить систему тушения, добежать, найти и надеть 
индивидуальный дыхательный аппарат. И так все долгие месяцы плавания: оранжевый 
футляр ПДУ всегда под рукой, как фляжка с водой у солдата на поясе...
В странах с мало-мальски развитым подводным флотом к морякам глубин всегда 
относились с особым уважением. И даже вставали в присутственных местах при виде 
человека в форме подводника. И только в нашей стране, мир для которой зиждется 
на черных спинах атомарин, к жертвенному и весьма немногочисленному племени 
подводников привыкли настолько, что уже не о почестях речь, а о самом 
необходимом, - крыше над головой...
Глава третья
АВАРИЙНАЯ ТРЕВОГА
Первым заметил беду, как ему и положено, вахтенный механик. В то утро им был 
командир дивизиона живучести капитан 3-го ранга Вячеслав Юдин. В 11.00 по 
распорядку дня был объявлен подъем для первой боевой смены, третья готовилась к 
обеду. Только что вахтенный офицер капитан-лейтенант Верезгов принял доклады из 
отсеков. Гортанный кавказский голос доложил из кормы:
- Седьмой осмотрен. Сопротивление изоляции и газовый состав воздуха в норме. 
Замечаний нет".
Это были последние слова старшего матроса Нодари Бухникашвили. По всей 
вероятности, он погиб сразу же, как только вспыхнул объемный пожар. Даже не 
успел дотянуться до рычажка "лиственницы" - микрофона межотсечной связи.
В необитаемом седьмом отсеке он был один. Он один лишь видел, что полыхнуло и 
как... Нодари Отариевич Бухникашвили, командир отделения машинистов трюмных, 
специалист
1-го класса... Черноусый худощавый парень родом из Гагры. Он не был пляжным 
мальчиком, каких немало в курортном городе. Металлист, но не из "хэви метал". 
Руки его, привыкшие к тяжелому металлу слесарных инструментов, умели нежно 
держать гитару. Она осталась в каюте второго отсека вместе с "дембельным 
альбомом", для обложки которого Нодари вытачивал из плекса белого медведя на 
льдине и цифры "1986-1989" - годы службы на флоте.
11.03. На пульте вахтенного механика выпал сигнал:
"Температура в 7-м отсеке больше 70°". Юдин немедленно доложил командиру.
- Аварийная тревога!
Торопливый клекот ревуна взметнул всех, кто еще просыпался. Звонки и ревуны на 
боевой службе подаются лишь в крайних случаях. Учебные тревоги, чтобы не 
нарушать звукомаскировку всегда скрытного плавания, объявляются лишь голосом.
Заместитель командира дивизии атомных подводных лодок капитан 1-го ранга Борис 
Коляда был старшим начальником на борту подлодки:
- Я выскочил из койки, натянул брюки и бросился на центральный пост. Куртку и 
ПДУ надевал на бегу.
На ГКП (Главном командном пункте) уже были командир лодки капитан 1-го ранга 
Ванин и инженер-механик капитан 2-го ранга Бабенко. Бабенко лихорадочно 
запрашивал аварийный отсек: "Седьмой, седьмой!.." Седьмой не отвечал. Я 
спросил:
- Люди там есть?
- Старший матрос Бухникашвили. На связь не выходит.
- Командир, давай ЛОХ в седьмой!
Ванин помедлил несколько секунд, надеясь, что Бухникашвили еще откликнется. Он 
не хотел верить, что Нодари уже нет. Командир с лейтенантских времен знал: дать 
фреон в отсек, где находятся люди, все равно что пустить газ в душегубку - 
верная смерть. Но Бухникашвили не отвечал. Медлить было нельзя.
- Дать ЛОХ в седьмой! - приказал Ванин и прикусил губу. С этой секунды можно 
было считать, что матроса нет в живых. Мы надеялись, что это будет единственная 
жертва...
На сигнальном пульте загорелся мнемознак: "Дал ЛОХ в 7 отсек". Это мичман 
Колотилин, техник группы дистанционного управления, включил из смежного шестого 
отсека станцию пожаротушения.
Обычно фреон - летучая жидкость - тушит любой огонь, накрывая очаг горения 
плотной газовой шапкой. Этот добрый джинн не раз выручал подводников - и 
дизелистов, и атомоходчиков. И все бы тем и обошлось, если бы пожар не 
разгерметизировал трубопровод системы воздуха высокого давления. Отсек сразу же 
превратился в подобие мартеновской печи. Мощное давление заглушило впрыск 
фреона, раздуло пламя сжатым воздухом.
В корме бушевал тысячеградусный, многажды спрессованный и оттого еще более 
яростный огонь, а на табло в центральном посту светился знак: "Температура 
больше 70 градусов". Других приборов, показавших бы, как высоко скакнули в 
отсеке температура и давление, на пульте не было. Но вскоре и без них стало 
ясно, что пожар необычный... Из шестого отсека мичман Колотилин сообщил 
тревожную весть:
- Наблюдаю протечки дыма...
Через несколько секунд и в шестом хлестнула огненная струя.
- Центральный! - рвался из динамика голос Колотилина. - Выброс гидравлики