на месте. Это был наиболее безопасный выход. Минеры учли, что взрыв не повредит 
цехам объединения "Морской завод имени С. Орджоникидзе", так как они оказались 
защищенными Павловским мыском, а прибрежные госпитальные корпуса пустовали, 
подготовленные к капитальному ремонту.
Готовил подрыв мины матрос И. Дольников, а руководил всеми работами по ее 
обезвреживанию капитан-лейтенант А.В. Синявин.
Как считают проводившие обезвреживание специалисты, найденная мина вполне могла 
быть одной из тех, что лежали в то злополучное утро 7 октября 1916 года в 
погребах "Императрицы Марии". По каким-то причинам она не взорвалась тогда, но 
70 лет таилась на дне и ждала своего часа. Шторм помог ей незамеченной 
"подкрасться" к берегу, где мина была обезврежена.
Взрыв раздался рано утром, когда город еще спал. Он предупредил беды, что 
таились в поржавевшей от времени и морской воды оболочке".
И снова вздрогнула Аполлоновка, как в октябре 55-го. Звякнули стекла в доме 
Ивана Кичкарюка. Ударил в уши старого матроса минный грохот - будто докатилось 
эхо того взрыва, который он не услышал в своем последнем крепком сне.
Меня поразило в этой истории то, что мина "подкралась" к тому месту, где спустя 
39 лет после гибели линкора "Мария" взорвался линкор "Новороссийск". Совпадение 
почти мистического свойства. Недаром молва связывает эти имена - "Мария" и 
"Новороссийск". Связывает их и третье имя известного русского писателя Сергея 
Николаевича Сергеева-Ценского.
Фотография начала пятидесятых на широком линкоровском баке - в месте будущей 
пробоины - в самой гуще улыбающихся матросов и офицеров снялся на память 
знаменитый автор "Севастопольской страды" и романа "Утренний взрыв", где 
описана гибель "Императрицы Марии".
По злой иронии судьбы линкор "Новороссийск" в день, когда писатель побывал в 
гостях у моряков, стоял на той самой 12-й якорной бочке, на которой взорвалась, 
опрокинулась и погибла "Мария". Мог ли представить себе Сергеев-Ценский, что 
подобная же участь постигнет и гостеприимный линкор? Только очень мрачное 
воображение фантаста-мистика могло предречь повторение подобной катастрофы.
Кажется, Гете принадлежат слова: трагедия, повторенная дважды, превращается в 
фарс. Матросы "Новороссийска" - герои и жертвы трагедии. Комфлота и его штаб - 
герои кровавого фарса. Страна еще не очнулась тогда от всеобщего фарса 
сталинского режима. И хотя портреты генералиссимуса были убраны из кают в 
баталерку, корабельная многотиражная газета еще называлась "Сталинец", жестокий 
дух вождя витал над кораблем и флотом, властвовал в умах командующего и его 
штаба, навязывал образ мысли и стиль руководства. В истории "Новороссийска", 
как в капле крови, отразилась вся пагубная суть вождизма. Сталин не поверил 
специалистам (дипломатам, разведчикам, военачальникам), что Гитлер вот-вот 
начнет войну. Адмирал сталинской выучки не поверил специалистам (спасателям, 
корабельным механикам, инженерам), что линкор вот-вот перевернется. Результат 
один: потоки напрасно пролитой крови. Разница лишь в масштабах беды.
"Я лично считаю трагедию "Новороссийска" следствием слепого 
командно-административного подхода к делу, - пишет бывший подводник, 
инженер-капитан 2-го ранга в отставке В. Грубник из Харькова. - Как 
председателю колхоза нельзя указывать, что, когда и где сеять, так и на 
кораблях в случае аварий нельзя вмешиваться в руководство борьбой за живучесть 
со стороны, с берега, как это случилось на линкоре, когда командующий 
Черноморским флотом вице-адмирал Пархоменко фактически дезорганизовал своим 
присутствием на борту спасение корабля, сковал волю и инициативу офицеров - 
инженеров".
Трудно не согласиться с этим мнением.
Глава седьмая
СТОН ПАМЯТИ
К первому ноября водолазы перестали слышать стуки из корпуса перевернувшегося 
линкора. Признаки жизни в "Новороссийске" затихли. Севастополь гудел от горя, 
скорби, слухов...
Траурных флагов по погибшим морякам не вывешивали. Как ни странно, но в нашей 
коллективистской стране траур объявляют лишь по отдельным лицам.
Как всегда, состоялся ноябрьский парад. Но на парад матросы вышли не в белых, а 
в черных перчатках. Это было все, чем они могли почтить память "новороссийцев".
В Доме офицеров флота в глубине сцены висел барельеф Сталина, украшенный 
Государственным флагом. В президиуме торжественного собрания с отнюдь не 
праздничными лицами сидели заместитель Председателя Совета Министров СССР В.А. 
Малышев, Адмирал флота Советского Союза Н.Г. Кузнецов, адмиралы С.Г. Горшков, В.
А. Фокин, В.А. Андреев.
В 20 часов ночное небо над Севастополем расцветили росчерки праздничного салюта.
 Но мальчишки "ура" не кричали.
Спустя десять лет после войны снова полетели по стране "похоронки": "Ваш сын 
(муж, отец, брат) погиб при исполнении служебных обязанностей..." Как гром 
среди ясного неба... Гром среди мирной ночи... Остра боль нежданной потери, но 
и ее можно как-то смягчить - чутким словим, состраданием, тактом... Сколь велик 
тут душевный опыт нашего народа. Увы, горе пострадавших семей было оскорблено и 
унижено чиновным бездушием, если не сказать злее.
"Не забыть, - пишет вдова офицера с "Новороссийска" Ольга Васильевна Матвеевич, 
- как через неделю после гибели линкора, когда в бухте еще всплывали трупы 
моряков, в городе устроили праздничную иллюминацию и банкет в Доме офицеров. И 
в это же время по радио рассказывали, что в одной из скандинавских стран в 
шахте погибло несколько десятков человек и по стране был объявлен день 
национального траура.