погибшим на боевом посту в январе 1917 года. Сооружен Министерством обороны 
СССР в 1955 г.".
Это памятник экипажу крейсера "Пересвет".
Самое страшное из того, что может случиться на военном корабле, взрыв 
артиллерийских погребов. Именно так погиб крейсер "Паллада" в октябре 1914 
года: торпеда с германской подлодки U-26 сдетонировала погреба, и огромный 
корабль затонул почти мгновенно. Из пятисот восьмидесяти четырех человек 
экипажа не спасся никто. Всплыла лишь одна судовая икона - образ Спаса 
Нерукотворного... Именно так - от взрыва погребов носовой башни погиб спустя 
два года новейший русский дредноут "Императрица Мария". Именно так погиб и 
крейсер "Пересвет" в конце шестнадцатого по старому стилю, в начале 
семнадцатого - по новому...
Две первые катастрофы потрясли всю Россию, о них много писали и пишут до сих 
пор, а вот на гибель "Пересвета" русская пресса почти не отозвалась. То ли 
потому, что подобные взрывы уже перестали быть сенсацией, то ли потому, что 
крейсер погиб слишком далеко от родных берегов, а может быть, и потому, что 
февральский взрыв самодержавия затмил огненный столб над палубой старого - 
порт-артурского еще - эскадренного броненосца, переименованного по нуждам войны 
в линейный корабль, но линкором так и не ставшего...
Поход "Пересвета" повторял в миниатюре скорбный путь эскадр Рожественского и 
Небогатова в географически зеркальном отражении: не с запада на восток, а с 
востока на запад. "Пересвет" был последней морской катастрофой царской России. 
Символической катастрофой. Вслед за крейсером пошел ко дну и государственный 
корабль царизма.
Причины гибели "Пересвета" до конца не выяснены. Тогда, когда это можно было 
еще сделать, разразились события одно грандиознее другого: Октябрьская 
революция, Гражданская война... Теперь же и вовсе не докопаться до истины. 
Средиземное море, Порт-Саид и зарубежные архивы хранят эту тайну. И все-таки...
Глава первая
ПРИСТАНИЩЕ БЕГЛЫХ ФЛОТОВ
Бизерта. Сентябрь 1974 года
Плавбаза "Федор Видяев" в сопровождении сторожевика и подводной лодки, на 
которой я служил, входила на рейд Бизерты с визитом дружбы. В знак уважения к 
советскому флагу нас поставили не в аванпорте, а в военной гавани Сиди-Абдаллах 
- в той самой, как выяснилось, что стала последним причалом для черноморских 
кораблей, уведенных Врангелем из Севастополя. Здесь же укрывались и испанская 
эскадра, угнанная мятежниками из республиканской Картахены в 1939 году, и 
остатки французского флота после падения Парижа в сороковом.
Бизерта, Бизерта, пристанище беглых флотов...
Я оглядывался по сторонам - не увижу ли где призатопленный корпус русского 
эсминца, не мелькнет ли где ржавая мачта корабля-земляка... Но гладь 
Бизертского озера была пустынна, если не считать трех буев, ограждавших район 
подводных препятствий. Что это за препятствия, ни лоция, ни карта не уточняли, 
так что оставалось предполагать, что именно там, неподалеку от свалки грунта, и 
покоятся в донном иле соленого озера остатки и останки "бизертской эскадры".
Утром объявили сход на берег. Видавший виды плавбазовский баркас, тарахтя 
мотором, шел вдоль озерного берега, держа курс на бизертские минареты.
Красноватая всхолмленная земля с клочковатой зеленью. Под редкими пальмами 
паслись верблюды. Так странно было их видеть поверх белых матросских 
бескозырок!
А впереди наплывала Бизерта - кроны пальм и купола мечетей, белые купола и 
зеленые кроны. Африканское солнце жгло нещадно. Кроме белого цвета стен и одежд 
в Бизерте любили голубой. В голубой были выкрашены двери и жалюзи, решетки 
балконов и навесы витрин. Если у городов есть глаза, то Бизерта голубоглаза.
Мы высадились недалеко от паромного причала и вышли на Русскую улицу. Это было 
приятно, как будто названа она была именно в нашу честь. Правда, через квартал 
мы попали на Бельгийскую улицу, а потом пересекли Турецкую, Алжирскую, 
Греческую, Испанскую... По приморскому бульвару мы дошли до древней завязи 
города - бухточки Вьё-Пор, раздвигающей старинные испанские кварталы Бизерты, 
словно извив реки, едва начавшейся и тут же оборванной. То была не просто 
лагуна, а как бы еще одна городская площадь, мощенная не камнем, а легкой 
морской рябью. Вьё-Пор - Старый Порт - кишел рыбацкими лодками, заваленными 
непросохшими сетями, корзинами с серебристой макрелью, сардинами, лангустами... 
На мачтах болтались рыбьи хвосты, подвязанные для доброго лова, а на бортах и 
транцах утлых суденышек пестрели знаки от дурного глаза - око, начертанное 
посреди растопыренной пятерни. Кое-где ржавели прибитые к рубкам "счастливые" 
подковы. Видно, нелегко доставалась рыбацкая добыча, если приходилось надеяться 
на помощь стольких амулетов...
Кричали муэдзины с белых минаретов, пытаясь наполнить уши правоверных мудростью 
пророка через воронки радиорупоров.
Аллах акбар! Велик базар... Плывут малиновые фески, чалмы, бурнусы... Велик 
торговый карнавал! Пестрые попоны мулов, яркая эмаль мопедов, сияющая медь 
кувшинов на смуглых плечах водоносов, пунцовые связки перца, разноцветная рябь 
фиников, миндаля, маслин, бобов...
На приступах, в нишах, подворотнях, подвальчиках кипела своя жизнь. Под ногами 
у прохожих старик бербер невозмутимо раздувал угли жаровни с медными 
кофейниками. Его сосед, примостившийся рядом, седобровый, темноликий, по виду 
не то Омар Хайям, не то старик Хоттабыч, равнодушно пластал немецким кортиком 
припудренный рахат-лукум. Разбаш, наш офицер, тут же приценился к кортику, но 
старец не удостоил его ответом. Он продавал сладости, а не оружие.