вел тайные беседы, отменно пел и играл на гитаре. Та гитара долго здесь 
хранилась, пока не сгинула в войну.
Родословная у Ковалюкова такая: дед - парусный марсофлотец, отец судовой 
механик, сам - паросиловик, сын - дизелист, капитан 2-го ранга, внук - атомщик, 
пока еще курсант...
На маленькой кухоньке, за огромными чашками с кофе, мы сидим втроем. Сын - 
Александр Константинович, офицер Главного технического управления ВМФ, - тоже 
участник нашей беседы; "Новороссийск" остался и в его мальчишеской тогда памяти.

- Надо ж такому случиться, - горестно вздыхает Ковалюков-старший, аварийную 
ситуацию на "Новороссийске" мы проиграли на учениях за сутки до взрыва.
Днем на траверзе Стрелецкой бухты "Карабах" подошел к линкору, на котором 
затопили одну из шахт и устроили имитацию пожара. Мы отрабатывали спасение 
большого корабля, ничуть не подозревая, что очень скоро нам придется повторять 
все это здесь, но уже всерьез - не на жизнь, а на смерть.
Вечером 28 октября "Карабах" стоял у Телефонной стенки, принимал воду, а я 
отправился домой, сюда вот, на Керченскую. Ночью прибегает мой мичман и кричит, 
задыхаясь: "Взорвался!" И за сердце рукой хватается. "Кто взорвался?" 
"Новороссийск".
Оделся я в минуту, а тут Кулагин, начальник АСС*, на "виллисе" подкатывает, и 
мы прямо на Телефонку. "Карабах" стоял в часовой готовности, но уложились 
раньше, снялись и подошли к линкору. Стоял он, сильно просев носом, однако 
палуба была еще над поверхностью воды. С корабля свозили раненых...
Мы встали под правой скулой у пробоины. Командую:
- Водолаза в воду!
Пошел водолаз. Дали ему свет.
- Дошел?
- Дошел.
Я взял микрофон.
- Что ты, Вася, видишь?
- Товарищ командир, пробоина!
- Какая?
- Если без мачт и без труб, то "Карабах" наш войдет.
- Куда загнуты края?
- Вовнутрь.
Доложил об этом Кулагину, тот - командующему флотом вице-адмиралу Пархоменко. 
Пархоменко стоял на юте, хотя его место было, как требует того Корабельный 
устав и здравый смысл, на ГКП. Ведь именно туда стекаются все телефонные 
доклады и именно оттуда опять же по телефону и трансляции отдаются все приказы 
и распоряжения. Почему Пархоменко выбрал ют, могу объяснить себе только тем, 
что с юта до трапа, ведущего на адмиральский катер, рукой подать, да и вообще к 
берегу поближе. Иначе зачем надо было держать связь с ПЭЖ через посыльных? Ведь 
это ж все-таки линкор: сто метров туда, сто обратно, да сколько трапов 
вверх-вниз. Минуты шли только так, а ведь каждая из них - на вес золота. А тут 
еще начальники прибывают всех мастей и рангов - начальник топливного отдела, 
начальник минно-торпедного управления, несть им числа, и каждый под козырек, 
каждый с докладом, ну прямо светский прием, черт бы их всех побрал! Одного 
майора-хозяйственника, который прибыл на линкор миски-ложки пересчитывать, 
правда, турнули. Ну а в целом-то?! Представьте себе, идет операция на сердце. 
Вдруг в операционную заявляется министр здравоохранения, который по врачебной 
специальности своей вовсе не кардиолог, а окулист. И тут же вслед за ним 
начинают прибывать всякие там начальники главков, ведущие урологи, гинекологи, 
невропатологи... Да не просто наблюдать собрались, а руководить ходом операции. 
Чем она закончится, как думаете? Вот именно. Линкор и перевернулся.
Вы меня можете попрекнуть: э, все мы задним умом сильны. Но возьмите в толк 
главное. Мы же спасатели, профессионалы. Мы прекрасно знаем, что и как нужно 
делать.
Пархоменко всю жизнь учили воевать, корабли в бой водить, а вот как их спасать 
да на плаву удерживать - это наше, инженерное дело. А он этого понять не 
захотел, гордыня адмиральская заела.
Эх, да что там говорить!
Мы высадили аварийную группу вместе с мотопомпой производительностью 100 тонн в 
час. Но корабль тонул. Тонул все время, ни на минуту не замедляясь! Мостик 
"Карабаха" был вровень с верхней палубой линкора, и я хорошо видел все, что на 
ней происходило. Трос, переброшенный на якорную бочку, крепился на баке линкора 
за глаголь-гак. У глаголь-гака стоял главстаршина с молотком, чтобы сбить по 
команде стопорное кольцо, отдать трос и освободить нос для маневра. Он так и не 
дождался команды, отступил, уходя от заливавшей бак воды.
Потом прибежал ко мне старпом Хуршудов, остававшийся на линкоре за командира. 
Передал приказание Пархоменко:
- Надо завести буксир и подготовиться к буксировке. Подойдет заводской катер с 
резчиком и обрежет носовой бридель.
Боже ж ты мой, я-то знаю, что такое заводской катер: команда на нем 
вольнонаемная, попробуй собрать ее ночью по всему городу, когда ни у кого из 
тех работяг телефонов и в помине не было.
- Доложите командующему, - прошу я Хуршудова, - что мой водолаз сварочным 
агрегатом обрежет бридель тотчас же.
Старпом побежал на ют с мегафоном в руке. Подумайте только, ему, фактически 
командиру корабля, Пархоменко препоручил роль связного. А потом же на него, 
Хуршудова, возвели ответственность за гибель линкора. Несправедливо это!