баркас, набитый до отказа "новороссийцами". На руке моей так и остался черный 
след от мертвой хватки Литеева...
Выбравшись на берег, пошел к госпиталю. Туда уже сбегались жены наших моряков: 
"Где мой?", "Моего не видели?".
Меня остановила жена Матусевича - Ольга Васильевна. Что я мог ей сказать?!
Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко:
- Под палубой опрокинувшегося линкора я пробыл несколько минут. Надо ли 
говорить, что они показались мне вечностью?! Все же каким-то образом я вынырнул 
на поверхность по левому борту. Вокруг плавали матросы. Я полуоглох: залило уши,
 и звуки сносились весьма приглушенные. Кормовая часть линкора освещалась 
сильным прожектором буксира. Возле носа сновали катера, баркасы, которые 
подбирали людей на воде. До этих катеров было примерно 150-180 метров. 
Госпитальная стенка не освещалась, в темноте ее не было видно. Поэтому я поплыл 
по направлению катерам, с трудом доплыл до одного из них. Переполненный катер 
подошел к госпитальному причалу. В госпитале нас собрали всех в клубе, а затем 
направили в палаты, на освободившиеся от ходячих больных места. У меня 
обнаружили двустороннее воспаление легких. Очевидно, потому, что в легкие 
попало большое количество забортной воды. Дня три держалась высокая температура.
 Несколько первых ночей я не мог спать, несмотря на значительные дозы 
снотворного. Порывался как можно быстрее покинуть палату, уйти из госпиталя. На 
следующий день меня пригласил к телефону флагманский инженер-механик штаба 
флота В. А. Самарин. Поинтересовавшись здоровьем, он попросил сообщить ему 
письменно мои наблюдения и выводы о происшедшем. Я написал все, что видел на 
корабле в ту ночь: как велась борьба за живучесть, как героически действовали 
при этом "новороссийцы".
Старшина 1-й статьи Л.И. Бакши:
- Бушлат мой намок. Попробовал стянуть, но только сбил его на плечи. А тут еще 
в меня двое молодых вцепились. Сразу же головой ушел в воду. Ну, думаю, все, 
амба... Нет, выбарахтались, глотнули воздуха пополам с мазутом и - снова вниз. 
Однако вынырнули. Так и бултыхались, пока баркас не подошел. Моряк-спасатель 
лег на планширь и протянул отпорный крюк. Я дотянулся. Нас втащили. Там уже был 
Саня Боголюбов. А Леня Сериков погиб...
Вдруг крик: "Старпом тонет!" Моряки с нашего баркаса попрыгали и саженками - к 
Хуршудову.
Старпома мы всегда побаивались. Требователен был, но справедлив. Для кого, для 
кого - а для него море - вся жизнь. Это каждый понимал. Хуршудов был поражен, 
когда увидел, как к нему бросились матросы. Он думал, что мы в душе его 
ненавидим. А мы его любили...
По счастью, Хуршудов не утонул. Он держался на связке "рыбин"* и стал их 
расталкивать, чтобы за них могли ухватиться и другие.
В госпитале мне перевязали голову и руку. На руке были часы "Победа". Циферблат 
был весь в мазуте, но стрелки видны четко. Они застыли на 4 часах 16 минутах 55 
секундах.
Матрос Н.Я. Ворническу:
- Когда передали распоряжение подняться на верхнюю палубу, мы по команде нашего 
офицера (все мы прибыли с крейсера "Михаил Кутузов") старшего лейтенанта 
Дмитриева выбрались на ют. Дмитриев велел нам встать за надстройками, и это 
спасло жизнь многим "кутузовцам", так как мы не ссыпались в воду вместе с 
основной массой людей, а получили возможность прыгать с этих надстроек как 
можно дальше от корабля.
Бухта огласилась горестным ревом с берега, когда ярко освещенные мачты линкора, 
описав в воздухе дугу, ухнули в воду. Широченная палуба накрыла сотни 
барахтающихся людей.
Последнее, что промелькнуло у меня в сознании, - огни берега и мысль: "Вижу все 
это в последний раз!" Под водой меня отбросило в сторону и перевернуло 
несколько раз. Я потерял ощущение, где верх, где низ. Меня выбросило на 
поверхность само собой, без моего участия. Но тут я попал в самую гущу 
барахтающихся, тонущих, утопающих людей. Многие хватались друг за друга и 
уходили под воду целыми гроздьями. Я почувствовал, что в мои ноги тоже кто-то 
вцепился. Сразу же пошел ко дну. Поскольку я был обутым, каблуком ботинка 
удалось сбить схватившие меня руки. Вынырнул и поплыл, почти не соображая куда. 
Потом дошло, что плыву от берега, и с ужасом понял, что обратно мне уже не 
дотянуть. И вот тут, на исходе сил, я наткнулся на доску длиной метра три. Это 
было мое спасение. Только теперь, слегка успокоившись, я обнаружил, что в 
правой руке у меня зажат довольно тяжелый аккумуляторный фонарь. Выбросил его, 
держаться стало полегче... Вскоре меня догнал какой-то курсант, ухватился за 
доску, и мы поплыли вдвоем в сторону Госпитальной стенки. На пути нам попались 
два матроса, которые держались на спасательных кругах и кричали о помощи. 
Должно быть, это были новички из недавних солдат. Мы подплыли к ним и стали 
тащить за собой. Причем кричать они не переставали. На наше счастье, подоспел 
катер, принял этих двоих, а нас... оставил на воде. То ли места на борту не 
хватило, то ли еще что. Мне до сих пор обидно и непонятно. Но делать нечего. 
Плывем дальше. Теперь у нас по крайней мере спасательные круги.
Заметили мы неподалеку какое-то судно. Курсант бросил круг и доску и поплыл к 
судну. То же сделал и я. Нам помогли подняться на борт, и тут я почувствовал 
страшный холод. Крупная, неукротимая дрожь сотрясала тело.
К борту подошел катер штаба флота (черного цвета), оттуда спросили, нет ли на 
судне спасенных офицеров из штаба. Я спрыгнул в катер, за мной еще несколько 
человек. Нас доставили на госпитальный причал. Мы помогли выгрузить офицера в 
очень тяжелом состоянии. Трудно было кого-то узнать: все в мазуте, грязные,