барбет 4-й башни вместе с флагманским артиллеристом соединения капитаном 2-го 
ранга И.Г. Смоляковым, который шел на ют с ящиком-сейфом и пеналом с картами. 
Он тогда был оперативным дежурным по эскадре. Мы стояли на бортовом срезе, пока 
средний ствол башни не вошел в воду. Попрощались друг с другом и прыгнули вниз.
Старший лейтенант К.И. Жилин:
- Когда дали команду "Не занятым в аварийных работах построиться на юте!", я 
приказал своей батарее покинуть башни. На ют пробирался боком из-за большого 
крена. Выбрался к самому флагштоку - к тому месту, где был закреплен буксирный 
конец. Он надраился так, что звенел - вот-вот лопнет. Лопнет - хлестанет - 
людей побьет. Пришлось отдать буксирный конец - РБ-62 пошел в сторону. В 
этот-то момент корабль стал быстро валиться левый борт. Корма поднялась метров 
на двадцать. Люди покатились. Те, кто стоял у лееров, стали прыгать за правый 
борт. А там дейдвуды, кронштейны... Слышал, как разбивались о них: "шмяк", 
"шмяк"...
Я ухватился за кормовой леер: "Что делать?" Прыгнешь за правый борт попадешь на 
острые лопасти винта, под левый - накроет кораблем. В эти считанные доли 
секунды надо было на что-то решиться...
Старшина 1-й статьи Л.И. Бакши:
- Мы втроем - Саня Боголюбов, Леня Серяков и я - остались не у дел и коротали 
время на своем "объекте приборки" - в адмиральском салоне. Сидели на диванчике 
против люка и осторожно курили. Неподалеку стояло высокое флотское начальство. 
Впрочем, ему, конечно, было не до нас. Зато мы находились, что называется, в 
гуще событий и краем уха ловили обрывки фраз, докладов, пролетавшие с юта через 
распахнутый люк. Потом крен на левый борт стал ощутимо нарастать. Я 
забеспокоился:
- Ребята, давайте вылезать!
Но вылезать уже было непросто: трап принял отрицательный лон. Я ухватился за 
упор крышки люка, и ребята меня вытолкнули снизу. Затем таким же макаром 
выбрался Саня Боголюбов. Вылез Леня Серяков, и тут линкор перевернулся. Мы 
оказались под кораблем. Темень, холод, на уши давит глубина... Куда плыть?
Тычешься вверх, как рыба об лед; всюду палуба - не всплыть. Поплыл туда, куда 
плылось... Это чистая случайность, что поперек палубы, а не вдоль. Метров через 
десять почувствовал, что верх свободен, и изо всех сил заработал руками. 
Воздуха в груди уже не оставалось...
Капитан-лейтенант В.И. Ходов, парторг линкора:
- Сдав обязанности замполита прибывшему на борт Шестаку, я отправился на 
среднюю палубу, где у аварийщиков не было ни одного офицера. Спустился в один 
из кубриков - там только что заделали дверь. Доложили в ПЭЖ. Нам приказали 
перейти в смежное помещение и загерметизировать его. В ход пошли шинели, куски 
одеял, все, что попадалось под руку. Однако крен нарастал так, что стоять уже 
было трудно. Старшина доложил в ПЭЖ, что задание выполнено. Из поста энергетики 
и живучести приказали всем срочно выйти наверх.
Я успел забежать в свою каюту, сбросил синий рабочий китель, он был весь в 
мазуте, надел новый, суконный, переложил в него партбилет. Партбилеты мы всегда 
носили с собой, в специально нашитых изнутри карманчиках. Забрал с собой 
партбилеты командира и инженера-механика, уехавших в отпуска. Вышел наверх. 
Большая часть команды и аварийные партии соседних кораблей стояли в строю на 
юте вдоль правого борта. Корма уже сильно поднялась. Строй сгрудился. Я подошел 
к Шестаку и прочему начальству. Только что из ПЭЖа поступил последний доклад: 
"Корабль спасти не удастся".
Помощник командира Зосима Григорьевич Сербулов горестно крякнул: "Эх, комиссары 
нужны, а не замы!"
Комфлота стоял у верхней площадки трапа. Он приказал отойти всем плавсредствам 
подальше от "Новороссийска". И вовремя. Иначе бы через минуту накрыло все 
катера, баркасы, буксиры, стоявшие у нас под бортом.
Рядом со мной оказался мичман Анжеуров. Линкор неудержимо валился на борт.
- Прыгай! - крикнул Анжеуров. Мне подумалось, что прыгать еще рано: очень 
высоко...
Мичман Ф.С. Степаненко:
- Якоря проклятущие держали насмерть. Кто отвечает за якорные устройства? 
Боцман.
Прибыл я с берега и первым делом на бак... Что увидел - так это не для печати. 
Шпили разворочены, в палубе рваная дыра, всюду ноги, руки, головы оторванные, 
ил, кровь, мазут... Начали трупы собирать, раненых... Только нос расчистили, 
как он стал тонуть. Бридель не успели отдать, так и бочку носовую притопило.
Якорь-цепь топором не перерубишь. Толщина звена - 34 миллиметра. Правда, на 
30-м и 50-м метрах якорь-цепи есть разрывные звенья, но и они ушли в воду. Обе 
цепи вытравились на 70 метров. Цепной ящик тоже затопило. В него можно было бы 
залезть и отдать жвака-галсы - концевые быстроразъемные звенья, тогда бы обе 
якорь-цепи соскользнули бы в воду. Да ведь и туда уже не доберешься: палуба 
бака ушла в воду на 38 метров.
Сунулся я вниз, а там на первой же палубе - вода. Тут вот какая история 
получилась. Итальянцы построили корабль так, что все трубопроводы, коридоры, 
проходы прокладывались выше ватерлинии. Поэтому вода топила линкор не снизу, а 
по верхним палубам, выше ватерлинии. Когда ее набежало достаточно, получилось 
так: низ - пустой, легкий; верх - затопленный, тяжелый. А тут еще буксир дернул 
с левого сорта. Вода перелилась влево, и пошел он, родимый, валиться...
Я стоял у второй башни, держался за стойку. Народ посыпался, я держусь. Вишу. 
Вода подо мной от людей кипит. Потом оторвался и тоже плюх! - в живое море...
Инженер-капитан 1-го ранга С.Г. Бабенко: