вливалось пополнение молодежи, еще не участвовавшей в войне. Эта молодежь 
равнялась 
на старших товарищей, группировалась вокруг героев Сталинграда, и те вели ее за 
собой. 
Ветераны войны, видевшие своими глазами разгром гитлеровских полчищ под 
Сталинградом, принесли с собой к Курску глубокую уверенность в окончательной 
гибели 
фашистской армии. И эта вера героев Сталинграда в свои силы, в победу 
передавалась 
[151] молодым бойцам. Но Ватутин предупреждал некоторых командиров против 
зазнайства и пренебрежительного отношения к противнику. 
Политические работники, укрепляя традиции сталинградцев, раскрывали значение 
сталинградской победы, показывали, что она потребовала напряжения сил всех 
родов 
войск, что она - результат усилий всей Советской Армии, а не той или иной 
дивизии, 
той или иной армии, сражавшейся под Сталинградом. 
Ватутин резко осуждал недооценку танков противника, предупреждал, что удар 
танковых 
дивизий неприятеля будет опасен, объяснял, что наш советский пехотинец 
бесстрашен в 
бою и что надо его вооружить так, чтобы он уверенно вступал в единоборство с 
"тигром" 
и "пантерой". Макеты "тигров" стояли в тылу полков, и солдаты изучали их 
уязвимые 
места. На пехоту бросались в "атаки" наши танки, а пехота "подрывала" их 
гранатами. 
Ватутин добивался, чтобы солдат ясно представлял себе: 
"Да, танк идет на мой окоп, но я подорву его противотанковой гранатой, а если 
не 
удастся, отбегу по траншее или присяду; танк пройдет надо мной, но я не 
задохнусь, не 
погибну в хорошо отрытом окопе, а потом распрямлюсь и вслед танку брошу вторую 
гранату. Если же я испугаюсь, выбегу из окопа, танк уничтожит меня". 
Показывая пример всем командирам и солдатам, Ватутин становился рядом с 
новичком в 
окоп, на который тихо шел одиночный танк. Вначале именно одиночный и на тихом 
ходу, 
потому что известно, какое устрашающее впечатление производит лавина танков, 
мчащихся на людей (если это даже свои танки), как грозен рев моторов и грохот 
гусениц, 
какими убийственными кажутся сверкающие на солнце гусеницы, подминающие землю, 
срывающие своими траками ее верхний покров, отбрасывающие назад щебень, комья, 
траву, как смертоносно выглядят нацеленные на человека орудия и пулеметы, каким 

маленьким, слабым кажется сам себе новичок, видящий литую массивную грудь танка,
 
весь его окутанный дымом и пылью корпус. 
Но Ватутин знал, как происходит в человеке перелом, когда, сжавшись, но 
преодолев 
страх, он пропускает над собой маслянистое брюхо танка, а после этого, ощутив 
себя 
живым, швыряет гранату, знал, какая громадная сила пробуждается в человеке, 
победившем в единоборстве тяжелый танк. 
...Медленно, неотразимо шел танк на окоп, в котором стоял Ватутин. Командующий 
спокойно присел в окопе рядом с молоденьким солдатом, а когда танк проревел, 
проскрежетал над их головами, Ватутин распрямился и спокойно подал команду. 
[152] 
Стряхивая с фуражки комья земли, улыбаясь, глядел генерал, как побледневший 
солдат 
решительно швырнул гранату. 
А потом танк мчался к окопу на предельной скорости. Потом на роты, батальоны 
устремлялись лавины танков. Но молодым солдатам они были уже не страшны. 
Солдат не боялся их потому, что был бесстрашен по своей природе, был обучен и 
рядом с 
собой всегда видел не только командира батальона и бригады, но и командиров 
соединений, и командующего фронтом Ватутина, и представителей Ставки Жукова и 
Василевского. 
Генералы учили солдата ценить траншею, которая укрывает бойца от пуль, снарядов,
 
авиабомб и танков. В тылу своих позиций войска совершали марши, преодолевали 
штурмовые городки, занимались физической подготовкой. 
Ватутин, бывая на тактических учениях, добивался, чтобы каждый боец мог 
заменить 
другого, чтобы каждый человек в войсках стал на ступень выше и в бою мог 
заменить 
старшего: солдат - сержанта, сержант - старшину, старшина - лейтенанта, и чтобы 

части, подразделения, вплоть до взвода и отделения, до каждого солдата, могли 
вести бой