самостоятельно. 
Училась пехота, училась артиллерия. Войска поняли, что сила обороны в ее 
способности 
отразить атаки танков. Представитель Ставки предупредил, что вопрос 
противотанковой 
обороны - главный в предстоящей битве, и артиллеристы не жалели сил, чтобы 
выполнить указания представителя Ставки. Им было нелегко организовать обучение, 

потому что артиллерийские стрельбы требуют специальных больших полигонов; 
подготовка артиллериста сложнее, чем подготовка пехотинца. И все же в тылу 
Воронежского фронта были созданы полигоны, на которых артиллеристы учились 
метко 
стрелять из орудий и минометов всех калибров. 
Ватутин проверял не только меткость огня, но сколько и каких снарядов, особенно 

бронебойных, имеется на каждое орудие; требовал, чтобы артиллерия вела огонь 
даже 
тогда, когда танки противника подходят вплотную, и тогда, когда они 
вклиниваются в 
оборону. Командующий определял вместе с артиллеристами, каких и сколько орудий 
куда 
поставить, а для этого он должен был представить себе количество танков 
противника, 
которое тот сможет бросить на каждом направлении, то есть продумать возможные 
действия не только своих войск, но и танковых дивизий Манштейна. 
По приказу Ватутина все танковые экипажи прошли пешком по всем направлениям 
возможных контратак. [153] 
Каждый танкист изучил местность на своем боевом курсе: механик-водитель 
осмотрел 
подъемы, канавы, обрывы, болота, запомнил ориентиры; башенный стрелок и радист-
пулеметчик прикинули и измерили дистанции до возможных целей; командир танка 
определил видимость, ориентиры, возможные укрытия; командиры подразделений и 
частей установили, как они развернут свои боевые порядки и где нанесут удар по 
врагу. 
Солдаты шли по предстоящему боевому курсу. Перед ними на десятки километров 
расстилалась равнина, края ее сливались с линией горизонта, растворялись в 
дымчатой 
дали; неохватным куполом голубело небо, и ощущение безграничного простора и 
тишины 
овладевало каждым человеком, стоявшим на курской земле. 
Иногда на далеком небосклоне проплывал самолет и чертил незримую кривую там, 
где 
казалось, небо опирается на землю, и тогда еще явственней становилось, как 
далеко 
протянулись поля -предстоящей битвы. В небе светило солнце, навстречу самолету 
плыли 
облака, они отражались легкими тенями на земле, и тени, как живые, скользили по 

полям. 
Высокая рожь кланялась ветрам, колыхалась подобно легким морским волнам, ее 
палевый 
ковер был раскрашен буйным разноцветьем ромашек и васильков. Играя с солнцем, 
поблескивали воды реки Псёл, текущие средь желтых берегов. 
Но местность только казалась равниной человеку, который просто любовался 
пейзажем. 
Эта же местность не была равниной для солдата, которому предстояло ползти по 
ней на 
животе, совершать перебежки, катить на руках орудие, вести танк. Солдат видел 
высоты, 
на которые будет невыносимо трудно взобраться во время атаки, видел ровные, 
сухие 
плато и топкие низины. 
Но знал солдат, что широкую дорогу на Курск, по которой враг собирался ринуться 
к 
Москве, он обязан преградить. 
И обманчиво было безлюдье, неправдоподобна тишина. В замаскированных окопах и 
землянках жили тысячи людей, в балках стояли танки и орудия, небольшие гряды 
кустов и 
узких перелесков скрывали палатки медсанбатов, в скаты высот зарылись блиндажи 
штабов, пункты боепитания, а на вершинах небольших холмов у [154] старых 
ветряных 
мельниц, неотрывно глядя в совершеннейшую оптику, таились наблюдатели. 
Тишину будили лишь посвист птиц, водивших поднявшихся птенцов, да неумолчный 
треск кузнечиков. Щедрое лето не пожалело ярких красок, звуков, чудесных 
ароматов. 
Солдаты знали, что на этих полях и ковровых лугах скоро будет рваться сталь 
машин, и 
они учились ходить по боевому курсу, чтобы эту цветущую землю прикрыть и 
отстоять. 
[155]