брали 
противника в клещи, и он бросался в ожесточенные контратаки, на других - наши 
войска 
переходили к обороне сами. Бои велись с частями противника, подходившими с юга, 
с 
запада и с отходящими с севера на юг. 
Командующему фронтом надо было планировать действия фронта, в динамике сражений 

думать о форсировании Дона у города Калач и о прикрытии операции по реке Чир. 
Склонность к стремительным действиям, характернейшая для Ватутина, в полной 
мере 
проявилась в битве под Сталинградом. 
Тактический успех наступления Юго-Западного фронта, при котором противник мог 
бы 
еще спасти положение, остановив своими тактическими резервами советские 
соединения, 
или отвести свои войска на запасные рубежи и нанести контрудары, теперь, с 
продвижением наших танковых соединений, быстро перерастал в успех оперативный. 
Тыловые рубежи оперативной обороны рухнули почти одновременно с тактической 
полосой, оперативные резервы [109] гибли почти в одно время с тактическими, под 

ударом оказались штабы не только батальонов, полков, но и корпусов. Все это 
вело к 
тому, что командование гитлеровских войск у Сталинграда не могло уже своими 
средствами спасти положение и нуждалось в стратегических резервах германской 
армии. 
А грозные для противника колонны советских танковых соединений вонзались в его 
оборону все глубже. Нашим войскам приходилось действовать в чрезвычайно трудных 

условиях. Перед войсками простиралась открытая степь, на которой колонны наших 
соединений были отлично видны вражеским летчикам. Овраги, буераки не помешали 
танковым соединениям идти строго по своему направлению, находить и громить 
врага. 
Ночами их вели по компасу специально подготовленные командиры-разведчики и 
колонновожатые. 
Дорогу указывали также казаки-пастухи. Спасая от врагов колхозный скот, пастухи 
летом 
угнали табуны коней, стада коров и овец на левый берег Дона. Гурты были приняты 

колхозами, тыловыми учреждениями Советской Армии, а старые казаки, оставшись 
без 
дела, томились, тосковали по родной Донщине, захваченной оккупантами. 
Пастухов разыскали разведчики-танкисты, выспросили, кто из них знает 
направление на 
Липологовский, Перелазовский, Калач, Суровикино, и до поры до времени никому из 
них 
ничего не сказали. 
Теперь, счастливые тем, что возвращаются домой на головных танках Советской 
Армии, 
освобождающей родные степи, гордые оказанным доверием, старые донцы, знавшие в 
степи каждую балку, каждый холм, зорко глядели из танковых башен и уверенно 
указывали танкистам путь. 
Колонновожатые и казаки помогали танкистам на марше, когда батальоны и бригады 
шли 
колоннами, особенно по ночам. Ночью командиры вели бои на укороченных 
дистанциях, 
в строгих боевых порядках управляли по радио, ориентировались по свету 
зажженных 
фар, по зареву пожаров. 
Войска, с их верным чутьем целесообразного в бою, и здесь быстро определили, 
что 
выгоднее идти ночами с полным светом фар и танковых прожекторов, потому что 
противник, потеряв управление, охваченный паникой, не разберет, где свои, где 
чужие. 
Действительно, волны яркого света, плывшие по степи, были так необычны, что 
некоторые гитлеровские части шли им навстречу, [110] полагая, что идут свои 
колонны, и 
попадали под внезапный уничтожающий огонь. 
Горели фашистские танки и автомашины, бронетранспортеры и радиостанции, 
цистерны 
с горючим... Взлетали в черное небо склады со снарядами... 
И под свист осеннего ветра велась радиоперекличка танковых командиров со своими 

частями. 
"Где находишься?" - запрашивали головных шедшие сзади бригады. 
"Нахожусь близ горящего штаба противника. Иди на зарево..." 
"Вижу более десяти пожаров. На какой ориентироваться?" 
Зарева полыхали по всему горизонту. 
Это были зарева освобождения советской земли от фашистской нечисти. 
Враг, пытавшийся днем разобраться в обстановке, получал ночью новые, еще более