пьяными рожами 
ждут очереди». Вновь парадокс: с одной стороны, каждый второй советский генерал 
пытается представить вермахт как банду маньяков-туристов с фотоаппаратами 
(истории о «гнусных фотографиях» кочуют из мемуаров в мемуары с уставным 
единоообразием), с другой — непонятно, как они умудрялись столь профессионально 
бить красных командиров, вооруженных самой передовой военной наукой? Советским 
воинам до концаXXстолетия фотоаппараты иметь запрещалось (см. Устав внутренней 
службы ВС СССР), не то и они бы чего-нибудь наснимали в тот период, когда, 
ворвавшись в «логово фашистского зверя», брали «трофеи» и по призыву И. 
Эренбурга «ломали гордость надменного германского народа».
 В труднейших боях германский корпус разбил советские части на Перекопе и 
заставил их отступить к Ишуню. Манштейн сообщает о захвате 10 тыс. пленных, 135 
орудий и 112 танков. Однако победа досталась дорогой ценой, корпус Ганзена 
потерял убитыми и ранеными около 3 тыс. человек. Для прорыва ишуньских позиций 
сил уже не было.
 Известие о сдаче Перкопа, по воспоминаниям всех участников событий, произвела 
ошеломляющее впечатление. [137] Не удивляется только генерал Батов: ведь нашей 
156-й дивизии пришлось вступить «в единоборство с врагом, имевшим тройное 
превосходство в живой силе и артиллерии и абсолютное — в танках и авиации» 
(курсив наш. — Авт. ]. Вот это как раз и есть «заведомая ложь». В то время как 
советская сторона на третий день боев довела свои силы на перешейке до четырех 
дивизий, со стороны противника действовали все те же две пехотные дивизии из 
54-го корпуса. Остальные соединения 11-й армии отбивали начавшееся 26 сентября 
советское наступление между Днепром и Азовским морем, и Манштейн не имел 
возможности передать Ганзену ни одного дополнительного полка. Но самый главный 
фокус состоит в том, что немцы при этом практически не имели авиационной 
поддержки и не было у них ни одного танка.
 Между тем генерал-полковник Батов с красочными подробностями описывает 
трудности противотанковой борьбы, оперируя десятками вражеских машин:
 «В 7.30 показались немецкие танки, за ними густые цепи пехоты, над ними целые 
стаи истребителей прикрытия… В первом эшелоне у немцев шли Т — 4 (на всем 
советско-германском фронте танков Т-4 имелось всего чуть более 200 штук и, 
конечно, большую их часть бросили против генерала Батова; подумаешь, где-то под 
Москвой разворачивается операция „Тайфун“! —Авт.) . Сначала их было 12-15 на 
километр фронта, затем это количество возросло до 20-22 (да это уже целая 
танковая дивизия, никак не меньше! —Авт.) .
 …танки утюжили НП батареи…
 Семь цепей шли на позиции 417-го полка на расстоянии 200-300 м одна от другой. 
Впереди 15 танков Т-4… Немецкие танки пытались пробить проходы в проволочных 
заграждениях и надолбах… Немцы бросили в бой на сравнительно узком участке до 
четырех пехотных полков с 50 танками… Все спрашивают, где же наши танки, когда 
у фашистов их пропасть…»
 А танков становится все больше:
 «Против каждой нашей части действовало от 20 до 30 вражеских танков, 
поддерживавших рывок своей пехоты… В контратаках участвуют подошедшие средние 
танки противника… Немцы сосредоточивают до 70 танков…» [138]
 Если считать вслед за Батовым, то у противника имелось не менее 150 танков. 
При этом ни один из советских источников не сообщает нам номер танковой дивизии,
 которая действовала в составе армии Манштейна. И не могут этого сделать по 
простой причине: во всей группе армий «Юг» имелись только 5 танковых дивизий, 
все они в это время входили в танковую группу Клейста и рвались к Ростову. Туда 
же Манштейну пришлось отдать свое единственное моторизованное соединение — 
лейбштандарт «АдольфГитлер», который, впрочем, тоже танков не имел.
 Вот у защитников Перекопа танки как раз имелись, не много, по советским меркам,
 но все же более сотни. Например, в составе 172-й стрелковой дивизии полковника 
И.Е Торопцева действовал 5-й танковый полк — 56 плавающих танков и 10 
«тридцатьчетверок», а в 156-й — штатный танковый разведбат.
 Ну и кто у нас здесь «нечистоплотный мемуарист»?
 Лишь в начале октября 11-я армия вновь смогла взяться за выполнение своей 
основной задачи — занятие Крыма. В ее составе на этот раз имелись 30-й и 54-й 
армейские корпуса — 6 пехотных дивизий. Армия Ду-митреску была выведена из ее 
подчинения, но Манштейну удалось выпросить горную и кавалерийскую румынские 
бригады для охраны своих тылов.
 Количество советских войск в Крыму к этому времени тоже увеличилось. В период 
с 7 по 16 октября из Одессы в Севастополь была эвакуирована Приморская армия 
генерал-майора И.Е. Петрова — 5 дивизий, 86 тыс. бойцов и командиров, 462 
орудия, 24 танка и 20 тыс. тонн боеприпасов. Таким образом, под командованием 
Кузнецова оказалось уже 12 стрелковых и 4 кавалерийские дивизии — 235600 
человек. Добавим сюда абсолютное количественное превосходство советского флота 
на море и советской авиации в воздухе. [139]
 Между тем Манштейн готовился к штурму ишуньских позиций:
 «Командование не имело… никаких возможностей облегчить войскам тяжелую задачу 
наступления какими-либо тактическими мероприятиями. О внезапном нападении на 
противника не могло быть и речи. Противник ожидал наступления на хорошо 
оборудованных оборонительных позициях. Как и под Перекопом, всякая возможность 
охвата или хотя бы ведения фланкирующего огня была исключена, так как фронт 
упирался с одной стороны в Сиваш, а с другой — в море. Наступление должно было 
вестись фронтально, как бы по трем узким каналам, на которые перешеек был 
разделен расположенными здесь озерами».
 Ширина этих полос допускала введение в бой в первом эшелоне только трех 
дивизий 54-го корпуса — 73, 46 и 22-й. То есть 30-й корпус генерала Зальмута — 
50, 72 и 170-я пехотные дивизии — мог вступить в бой только после занятия 
территории южнее пе