должен был за счет главных сил армии, 
которые задержались у Шанского завода, пару дивизий поставить, как распорки, 
для. того чтобы у него тыл был обеспечен. Он этого не сделал… Вопрос 
обеспечения — это не вопрос командующего фронтом (?), и я не считал нужным 
смотреть, что справа и слева (???,)… (курсив наш. — Авт.) . Ну, а большую взять 
на себя ответственность для того, чтобы показать себя здесь самокритичным, я 
думаю, надобности нет, зачем это нужно». [118]
 Относительно выхода из окружения Жуков наразмышлял, вернее, наизмышлял в своих 
мемуарах следующее:
 «По просьбе генералов П.А. Белова и М.Г. Ефремова командование фронта 
разрешило оставить занимаемый район и выйти на соединение с войсками фронта, 
при этом было строго указано: выходить из района Вязьмы на Киров, пробиваясь 
через партизанские районы, через лесные массивы, в общем направлении через 
Ельню, реку Десну, Киров (курсив наш. — Авт.) , где 10-й армией фронта будет 
подготовлен прорыв обороны противника. В этом месте был самый слабый участок в 
обороне противника… А Михаил Григорьевич Ефремов, считая, что этот путь слишком 
длинен, обратился через голову фронта по радио в Генштаб с просьбой разрешить 
ему прорваться по кратчайшему пути — через реку Угра. Мне позвонил Сталин и 
спросил мое мнение. Я категорически отверг эту просьбу. Но Верховный сказал, 
что Ефремов опытный командарм, надо согласиться с ним и приказал организовать 
встречный удар силами фронта».
 Не в первый раз «память подвела» Георгия Константиновича. Во-первых, генералу 
Белову в течение пяти месяцев до последней возможности категорически 
запрещалось уходить из-под Вязьмы. Лишь в начале июня ему было дано разрешение 
на прорыв через линию фронта. Он и придумал вышеописанный маршрут на Киров, 
который был слишком заумен для Жукова, мыслящего кратчайшими расстояниями. 
Во-вторых, жуковский приказ Ефремову прорываться именно на восток 
подтверждается документально, в отличие от маршальских «воспоминаний».
 Маршал Соколовский, бывший начальник штаба Западного фронта и направления, в 
изданном под его редакцией труде о Московской битве авторитетно подтвердил 
версию «патрона» о том, что Ефремов был хоть и героической личностью, но 
генерал — никудышный: [119]
 «Что касается трех дивизий 33-й армии, то когда выяснилось, что овладеть 
Вязьмой имеющимися силами невозможно, командование фронта предложило (в какую 
форму облекал Жуков свои „предложения“ мы уже видели. — Авт.) генералу Ефремову 
отвести свои войска в район лесов между Вязьмой и Юхновом. Там успешно 
действовали наши крупные партизанские отряды (никаких указаний Ефремову 
«отвести свои войска» в район лесов в архивах до сих пор не обнаружено. — Авт.) 
. Задерживать далее под Вязьмой эти ставшие в тому времени весьма 
малочисленными соединения, без сомнения, не следовало.
 Однако генерал Ефремов в ответ на это предложение в достаточно уверенной форме 
высказался за прорыв к главным силам своей армии в районе Захарова и немедленно 
двинулся в этом направлении, выключив радиосвязь (?) с фронтом. Командование 
фронта, получив последние донесения генерала Ефремова, приказало командующему 
43-й армией организовать удар навстречу этим дивизиям. Но и двухсторонний 
прорыв не удался, ибо противник сопротивлялся упорнейшим образом.
 В этом бою погибли геройской смертью генерал Ефремов (по Соколовскому, из-за 
собственной глупости и самоуверенности. — Авт.) и ряд других офицеров армии, а 
остатки дивизий, не преследуемые противником, отошли в леса, где присоединились 
к партизанам (!)».
 Получается, генерал Ефремов чуть ли не по собственной инициативе бросил армию 
и с тремя дивизиями решил взять Вязьму, и вообще, вел себя легкомысленно, не 
прислушиваясь к советам премудрого главкома, который, в свою очередь, «не 
считал нужным смотреть, что справа и слева», и тем более «взять на себя 
ответственность». [120]
 Тем временем Жуков готовил новую, столь же необеспеченную наступательную 
операцию. Да и то сказать, ведь за 3 месяца он потерял всего каких-то 
полмиллиона человек.
 50— я армия должна была в третий раз попытаться совершить прорыв через 
Варшавское шоссе, а 1-й гвардейский кавкорпус совместно с десантным 
корпусом-помочь ей, нанеся немцам удар с тыла. Обрадованный столь 
обнадеживающими известиями, генерал Белов провел разведку в указанном 
направлении и 10 апреля послал командующему Западным направлением план 
предстоящей операции:
 «Протяженность корпуса по окружности превышает 300 км. Силы противника: на 
линии Милятино — Ельня разведано шесть пехотных дивизий. К Ельне подходят 
подкрепления со стороны Рославля и Смоленска… Силы корпуса и протяжение фронта 
вынудили меня перейти к обороне. Инициатива заметно переходит в руки противника.
 Резервов нет. В этих условиях выдвигаю следующий наступательный план…»
 План Белова предполагал сосредоточение в течение 7-10 дней районе Всходы 
сильной ударной группы в со ставе 1-й и 2-й гвардейских кавалерийских дивизий, 
4-го воздушно-десантного корпуса и партизанского отряда Жабо и прорыв навстречу 
50-й армии в общем направлении на Милятино. Ответ штаба фронта был 
разочаровывающим: предложенный план в целом признавался правильным, но 
сообщалось, что 50-я армия к наступлению не готова. Кроме того, запрещалось 
ослаблять район Дорогобужа, который по приказу Верховного Главнокомандующего 
надлежало удерживать. На свой страх и риск Белов решил провести несколько 
частных операций, чтобы продвинуться на юг и создать более благоприятную 
обстановку для соединения с армией Болдина.
 Далее началась чехарда, вызванная жуковскими понятиями о секретности и 
взаимодействии: [121]
 «14 апреля из штаба Западного фронта было получено совершенно неожиданное 
сообщение: 50-я армия перешла в наступление и д