пример, в 1-м батальоне 55-й танковой 
бригады на ходу осталось 9 танков… Наша атака территориальной цели не достигла. 
Однако противник был остановлен, почувствовал силу нашего удара…»
 Вот вам разница в организации боевого управления и, в конечном счете, 
профессионализме. Немцы, вступив в бой с ходу, за каких-нибудь шесть часов 
ночного времени успели и закопаться в землю, и создать опорные пункты, и 
«напрячь все силы для удержания достигнутого рубежа». [488] Словом, в 
кратчайший срок создать оборону, непреодолимую для наших ударных соединений, 
которые, кстати, бездумно пытаются пробить ее лобовыми атаками в одном и том же 
направлении. А советскую оборону германские танки легко прорывают в тот же день,
 когда получают горючее для своих топливных баков.
 Эти бои только утвердили немцев во мнении, что
 «самым слабым местом Красной Армии по-прежнему оставалась ее убогая тактика. 
Русские танкисты совершенно не использовали преимущества рельефа местности и, 
похоже, не знали принципов стрельбы и маневра».
 По признанию Москаленко, в ходе боевых действий «все время давали себя зиатъ и 
пробелы в обучении войск», поэтому после ожесточенных дневных боев, длившихся 
по 17-18 часов, приходилось проводить ночные сборы выживших механиков-водителей 
танков, чтобы с рассветом бросить их в новую атаку.
 Если все знали о неготовности к контрудару, то, может, не стоило его затевать? 
Может, надо было самим занять выгодные рубежи, использовать водную преграду, 
закопаться в землю, создать опорные пункты и прочее? А если контрудар был так 
необходим, как уверяет маршал Василевский, то, может быть, стоило хотя бы 
по-хозяйски распорядиться имеющимися немалыми силами? Складывается впечатление, 
что вся реальная подготовка состояла из написания боевых распоряжений. Например,
 поражает тот факт, что под Калачом решается судьба фронта, а никто не в курсе, 
чем занимается 8-я воздушная армия, или сама она не знает, чем ей заниматься.
 Рядовой 389-й пехотной дивизии генерала Магнуса писал домой:
 «Ей— богу, мы в полной безопасности, ведь в небе наши асы. Кстати, русских 
самолетов я вообще не видел». (Правда, наши авиаторы утверждают, что они «всеми 
имеющимися силами днем и ночью… уничтожали танки и моторизованные войска 
противника».) [489]
 В эти же дни левее наступал 13-й танковый корпус. Но, оказавшись в двойном 
подчинении, он продолжал выполнять прежнюю задачу: наносил удар на Маной-лин 
вместо того, чтобы повернуть на Верхне-Бузиновку и Клетскую. Связи с 
полковником Танасчишиным генерал Москаленко не имел. В результате ударные 
группировки 1-й танковой армии били по расходящимся направлениям. Пришлось 
специально послать в 13-й корпус генерала Е.Г. Пушкина, который лишь 28 июля 
поставил ему новые задачи и повернул бригады с северо-западного и западного 
направления на север.
 Воспользовавшись тем, что 1-я танковая армия в течение первых дней наступления 
сражалась по существу одна, противник сосредоточил против нее большую часть 
огневой мощи своей артиллерии и крупные силы авиации. Штаб генерала Москаленко 
с нетерпением ждал, когда сможет включиться в операцию 4-я танковая армия 
Крюченкина, чтобы совместными с ней действиями сломить сопротивление врага. Но 
ожидания не оправдались. Даже к 16 часам 27 июля из состава 4-й танковой на 
западный берег Дона переправились только 17 танков одной из бригад 22-го 
корпуса.
 4— я танковая армия запаздывала с началом наступления, а 13-й танковый корпус 
по-прежнему вел бои в районе Манойлина. Поэтому удар на Верхне-Бузиновку 1-я 
танковая армия наносила лишь силами 28-го танкового корпуса. 131-я стрелковая 
дивизия наступала на север вдоль правого берега Днепра, а 158-й тяжелой 
танковой бригаде было приказано очистить от противника высоты западного берега 
Дона. Армия «ехала» в разные стороны и ни на одном направлении не могла 
прорвать немецкую оборону.
 Лишь 13— му танковому корпусу удалось к 28 июля соединиться в районе 
Майоровского с частями 184-й и 192-й стрелковых дивизий и 40-й танковой бригады,
 объединенных под общим командованием полковника К.А. Журавлева. Однако это не 
было разгромом противника. [490] Немцы просто пропустили танки и вновь замкнули 
кольцо окружения. Танковые бригады оказались отрезаны от штаба корпуса и от 
своих тылов без достаточных запасов горючего и боеприпасов, длительного боя они 
вести не могли. Командир корпуса, находившийся вместе с бригадами, был лишен 
возможности связаться со штабом и не имел средств управления.
 Германское командование поспешило принять меры для парирования удара. На 
правом фланге у Москаленко появилась еще одна пехотная дивизия 8-го армейского 
корпуса. На левом — одна танковая и две пехотные дивизии 24-го танкового 
корпуса форсировали реку Чир, разорвали смежные фланги 62-й и 64-й армий и 
создали угрозу удара на Калач с юго-запада, отрезая 1-ю танковую армию от 
переправ через Дон. Для ликвидации этой опасности Москаленко пришлось направить 
в район Суровикино резервную 163-ю танковую бригаду из состава 13-го корпуса и 
вновь прибывшие 204-ю и 321-ю стрелковые дивизии. Сюда же перебрасывался 23-й 
танковый корпус. Введенные в бой на стыке 62-й и 64-й армий, эти соединения 
сыграли решающую роль в отражении удара противника на Калач. Немецкие дивизии 
были разбиты и отброшены за реку Чир.
 В последние июльские дни 1-я танковая армия, таким образом, действовала на 
двух противоположных направлениях — северо-западном и юго-западном, причем 
последнее требовало соответствующего внимания со стороны командования и штаба 
армии. Командующему армии пришло