* * *

 Наши самолеты стояли рядом замаскированными в лесозащитной полосе. Мы с 
командиром дежурили.
 Каким бы напряженным ни был день, звено или пара истребителей всегда 
оставалась на аэродроме. Летчики в регланах или комбинезонах с пристегнутыми 
парашютами обычно изнывали в кабинах от жары, чтобы по первому сигналу быстро 
взлететь прямо со стоянки. Отражать нападение на аэродром с воздуха пока никому 
не приходилось. Немцы площадку Тагайлы еще не знали. Но для прикрытия посадки 
возвращающихся с боевого задания товарищей дежурной паре приходится подниматься 
в небо по нескольку раз в день. Летчики часто бывали в длительных воздушных 
схватках с «мессершмиттами», прилетали усталыми, иногда и ранеными, на подбитых 
машинах, с тощими остатками бензина и боеприпасов. В таком состоянии, да еще с 
потерей высоты и скорости при заходе на посадку, они не могли отразить 
внезапного нападения немецких истребителей, Для их безопасности в воздухе и 
барражировало дежурное звено или пара.
 Собственно, пара истребителей как боевая единица у нас тогда официально не 
существовала. Было звено, впереди командир – ведущий, по сторонам, сзади, 
прикрывали его левый и правый ведомые. На самолетах с малыми скоростями такой 
строй не сковывал свободы маневра и вполне себя оправдывал. Но для новых 
скоростных истребителей ни новое построение, ни новая тактика разработаны еще 
не были. Творчески мыслящие летчики сами вносили поправки, очень слаженно 
летали и успешно вели воздушный бой. Свобода маневра и взаимное прикрытие 
обеспечивались незначительным удалением правого ведомого и в три-четыре раза 
большим– левого. Молодые же летчики по-прежнему жались крыло к крылу и не могли 
воспользоваться преимуществами новых машин.
 В нашей эскадрилье с переходом на скоростные «яки» ничего подобного не 
происходило. Оставляли на дежурство пару истребителей потому, что не хватало 
самолетов на прикрытие штурмовиков, бомбардировщиков или переднего края обороны.
 По той же причине формировались из пар и сами группы прикрытия. Так и в бой 
вступали парами и не заметили, что третий был бы лишним.
 Так рождались и новое построение и новая тактика воздушного боя.
 Кстати, вспомнился и недавний первый мой не состоявшийся бой, вернее первая 
встреча с «мессершмиттом». Я не считал ее проигранной – ведь, как бы там ни 
было, обстановку оценили мы правильно и вовремя прекратили атаку. Но на душе 
все же было неприятно – упустил-таки тот единственный миг, когда желтое брюхо 
«мессершмитта» попало ко мне в прицел. Может, действительно, следовало дать 
хорошую очередь со всех точек… Но захотелось подтянуться ближе, так чтобы все 
заклепки видны были. Но заклепок я не видал – то ли зрение подвело, то ли 
дистанция была великовата. Да и пара стервятников на солнце помешала.
 С той памятной встречи, я раз и навсегда взял себе за правило: «Бей, когда 
заклепки увидишь». Впоследствии оно пригодилось многим летчикам.
 Была в нашей технике еще одна уязвимая новинка – самолетные радиостанции.
 Об управлении воздушным боем по радио в авиации мечтали давно, прекрасных 
результатов достигли на опытах, но в строевых частях к началу войны радио было 
не в почете, ему не доверяли. С недоверием отнеслись летчики к управлению боем 
по радио и с получением в начале войны истребителей Як-1. Пока настраиваешься, 
чтобы предупредить товарища об опасности, его собьют. Лучше уж по-старинке: 
взмах крыла, ракета, горка… Много было разных условностей, люди научились 
понимать их мгновенно, а возня с рацией только мешала делу.
 В нашей эскадрилье приемники имелись на всех новых машинах, передатчики только 
на самолетах комэска, заместителя и командиров звеньев. Но ими до сих пор не 
пользовались. Острая настройка была очень чувствительна к любым незначительным 
помехам и невозможно порой услышать или понять команду ведущего.
 – Михаил Васильевич, у тебя рация работает? Настроимся? – предложил мне во 
время дежурства Любимов.
 Настраивались долго, оглушаемые пронзительным визгом. Когда стали отчетливо 
слышать друг друга, к самолетам подбежал лейтенант Мажерыкин: на аэродром шла 
пара «мессершмиттов».
 Любимов махнул рукой. Мотор его взвыл на предельной ноте, и машина со стоянки 
пошла на взлет. Правее от него и чуть сзади несся, не чувствуя под собой земли, 
мой самолет. Вверх пошли спиралью. Противник был совсем близко на высоте не 
более полутора тысяч метров. Любимов рассчитал так, чтобы не выскочить перед 
его носом и не пропустить мимо. Он опасался, как бы немцы, использовав свое 
преимущество в высоте и скорости, не бросились в драку раньше, чем мы выйдем на 
их высоту.
 Но немцы почему-то в драку не кинулись. Они стали над аэродромом в вираж – 
видимо, это были разведчики, высматривавшие расположение стоянок наших 
самолетов, чтобы привести сюда своих пикировщиков.
 Ближе к Любимову оказался ведомый. С набором высоты капитан, форсируя мотор, 
подтянулся к желтому брюху «худого» (так наши летчики прозвали «мессершмитт» за 
его тонкий фюзеляж) и дал по нему удачную очередь. Затем, выскочив сзади и выше 
его, помчался, разгоняя скорость, за снижавшимся и почему-то ничего не 
подозревающим ведущим. Подбитый Любимовым истребитель дымил. Не замечая сзади 
себя моей машины, он стал пристраиваться в хвост комэска, но я опередил его 
очередью.
 Дымивший «мессершмитт» вспыхнул пламенем. В тот же миг атакуемый Любимовым 
ведущий резко бросил свою машину вниз, об опасности, видимо, предупредил его по