недалеко увидел свой самолет, вернее, догорающие груды обломков. Несколько 
западней виднелись рядом еще два костра– сбитые им и Акуловым «мессершмитты».
 В той же стороне приземлялся парашютист. К нему бежали с разных сторон люди. 
Бабаев тоже хотел бежать, но не смог. С трудом отошел от раздуваемого ветром 
купола в сторону. Посмотрел вверх-чего доброго взбредет какому-нибудь фашисту 
добивать его на земле, лежачего, как осенью прошлого года под Перекопом 
Любимова.
 А небо осатанело ревело десятками моторов, лаяло пулеметными очередями, рычало 
пушками. Где же командир эскадрильи? Вон, левей. И Катров с ним, оттягивают бой 
к зенитной батарее.
 – Товарищ капитан, горите! Вы горите, товарищ капитан, – женский голос вернул 
Бабаева к действительности. Обернувшись он увидел фельдшера Веру и санитарную 
машину. «Как вы сюда попали?» – хотел спросить он, не подумав, что не успел 
далеко уйти от аэродрома. Вера и выскочивший из кабины молоденький 
водитель-моряк помогли ему снять парашютные ремни и дымящийся реглан с 
выгоревшими на съежившихся полах дырами. Он стянул с головы шлемофон, обнажив 
взмокшие, запекшиеся кровью светлые волосы.
 Вера быстро перевязала капитану голову и принялась колдовать над его лицом, 
чем-то смазывала ожоги, а он непокорно задирая голову, следил за воздушным боем,
 что-то выкрикивал, давал советы, которые никто, кроме фельдшерицы и водителя, 
не мог слышать.
 Из карусели вывалился один подбитый «мессершмитт» и потянул жиденький хвост 
дыма в сторону Балаклавы. Тут же большая часть «мессеров», одновременно пикируя,
 вышла из боя и стала уходить на большой скорости к линии фронта. Бабаев 
посмотрел туда. Ясно в чем дело: от передовой под прикрытием звена И-16 на 
бреющем возвращались домой «илы».
 – Держись, ребята! – крикнул Бабаев. – Товарищ капитан, в машину, – 
требовательно сказала Вера. – Быстренько.
 – Одну минутку, доктор. Одну минутку, – бормотал летчик, не отрывая взгляд от 
самолетов. – Да что же это, что делается! Они не видят, доктор.
 И ребята, будто услышав его голос, выдвинулись вперед и пошли навстречу врагу. 
Истребители встретились в лобовую на очень малой высоте. Два «мессершмитта», не 
выходя из пике, ударились о землю и взорвались.
 – Так их. Молодцы, – шептал Бабаев, – молодцы. Верткие И-16 проскочили сквозь 
строй в шесть раз превосходящего противника и оказались выше его, в более 
выгодной позиции. Но преимущество это было коротким, «мессершмитты» набирают 
высоту быстрее.
 – Поехали, товарищ капитан, – настаивала Вера. Он порывисто шагнул к машине и 
от боли в бедре замер. Еще раз глянул, как дерутся И-16, Один весь в огне шел 
на посадку, другой падал, видимо, убило летчика, а третий еще держался. А где 
же «яки»? Бабаев напряженно оглядывал небо. Вот они! Нашим удалось оттянуть бой 
к 35-й батарее. Борис без труда отыскал три «яка» и отдельно два. Сосчитал 
«мессершмиттов» – одиннадцать Командир атакует одного снизу. За ним 
разворачивается с набором высоты Катров. Выше Катрова идет сбоку «мессершмитт». 
А Катров плавно описывает дугу-не видит.
 – Сашка-а! – заорал Бабаев.
 «Мессершмитт» проскочил, а самолет Катрова будто придержали за хвост-из 
мотора-пар. От самолета отделился комочек.
 – Жив Сашка, – обрадовался Бабаев.
 Командир прекратил атаку, стал прикрывать Катрова, а тот падает и падает. 
Наверное решил затяжным. Когда до земли осталось совсем ничего, Бабаев 
отвернулся. За спиной вскрикнула Вера…
 В укреплениях 35-й батареи было совсем безопасно. Ни бомбы, ни снаряды не 
могли пробить массивных перекрытий. Под их защиту и поместили Бабаева в комнату,
 где в полумраке лежали подготовленные к эвакуации раненые летчики.
 – Боря! – услышал он голос замкомэска Алексеева, – Ну что там? Что с тобой?
 – Не спрашивай… не могу, сейчас, – Бабаев тяжело дыша, – отвернулся. Катров 
разбился, – выдавил он через силу.
 – Саша!?
 – Парашют не раскрылся.
 Алексеев больше ничего не спрашивал. Раненые перешептывались между собой, 
говорили о Катрове – его знали на Херсонесе все. Я зашел к Бабаеву вечером.
 – Почему у него парашют не раскрылся? – спросил он.
 – Вытяжной тросик перебило пулей. Помолчали.
 Похоронили Катрова в одном ряду с Мининым, Платоновым и Рыбалко.
 – Штурмовики вернулись? – спросил Бабаев.
 – Все сели… И один и-шестнадцатый.
 – Ну? – удивился Борис. – Как же он выкрутился? Не знаешь кто?
 – Не слыхал.
 – Говорят, Коля Сиков, – вставил Акулов. Заговорили о старшем лейтенанте 
Сикове – лучшем воздушном разведчике в Севастополе, и о его женитьбе с 
«благословения» командующего на красавице журналистке из Севастопольского радио,
 об их свадьбе на огненном аэродроме Херсонеса. Жизнь везде есть жизнь. Это тут 
же подтвердил и Бабаев.
 – Если ночью нас не отправят, Миша, – сказал он, – пусть кто-нибудь принесет 
мои вещички. А то и переодеться не во что.
 – Ладно, – я горько улыбнулся. – Нашел, о чем беспокоиться. А тебе, Костя, 
что-нибудь нужно? Нет? Ну, ребята, выздоравливайте.
 Батько просил: поклонитесь за нас Большой земле. Увидите Гриба или еще кого из 
наших – привет им.