сиденье был все тот же Вася Падалкин с орденом Красной Звезды на груди. – 
Притормози, – сказал Ныч и, высунувшись из рамы ветрового стекла, крикнул 
трактористу. – Что случилось?
 Падалкин остановил трактор, сбросил обороты двигателя.
 – Бомба в трактор попала, товарищ комиссар, – пояснил Падалкин. – Пришлось за 
другим сбегать.
 – А ты ж где был?
 – В катке прятался. Я завсегда так при бомбежках. На этот раз швырнуло, 
синяков малость досталось, а так ничего…
 На старте руководитель полетов и команда были уже в сборе. Ныч выбрался из 
эмки, поинтересовался, как руководитель полетов будет выпускать самолеты. И 
пока они говорили, Марченко поставил свою эмку в один ряд с санитарной машиной 
и полуторкой с хоботом-стартером, крикнул стоявшему у стартера водителю в 
армейской форме.
 – Эй, старина! Привет!..
 Метрах в пятидесяти вздыбилась земля, сверкнуло огнем. Марченко крикнул: 
«Ложись!» – упал оглушенный на землю. Следующий снаряд разорвется где-то точно 
через сорок секунд. Марченко поднялся на руках, сплюнул скрипевший на зубах 
песок.
 – С тобой, старина, скорей в домовыну попадешь, чем домой, – сказал он 
водителю стартера. – Вставай, успеем по цигарке скрутить– сейчас прикурить даст.

 Водитель стартера не шелохнулся. Марченко тронул его за плечо.
 – Слышь? Развалился, будто на своей печи.
 Но тот не отозвался. И тогда Марченко увидел за его ухом тоненькую струйку 
крови…
 Я был уже в кабине. На плоскости стоял техник– Петр Петрович Бурлаков. Ныч 
подбежал, прокричал, что взлетать придется перед стоянками под обрыв.
 Я первым ушел на взлет – рванул на всех газах из Капонира и с ходу, не 
задерживаясь на старте, начал разбег. Оглянулся – к старту уже спешно рулил 
Катров.
 С напряжением ожидая, когда машина оторвется от земли, я не заметил невесть 
откуда появившихся «мессершмиттов». Самолет наконец убрал над самым обрывом 
шасси, и тут я увидел протянувшиеся к нему дымовые трассы и два пикирующих 
«мессершмитта». Машина резко перевернулась через крыло и провалилась за обрыв 
морского берега. Все произошло так неожиданно и быстро, что многие, как мне 
рассказали потом, не успели даже среагировать или не поняли, что случилось. 
Решили, что меня сбили. Я же пошел на этот маневр, чтобы обмануть 
преследователей.
 Рывок – и самолет резко идет в высоту.
 Пока «мессершмитты» развернулись, Катров тоже взлетел и был уже рядом со мной. 
Теперь прикрытие аэродрома обеспечено. Одна за другой поднялись в воздух пары 
Бабаева и Макеева. «Мессершмитты» держались в стороне. Мы не сомневались, что 
они вызвали по радио бомбардировщиков. Так и есть-«Юнкерсы» не заставили себя 
ждать, но до их прихода Губрий успел выпустить эскадрилью штурмовиков. За ними 
поднялись остатки И-16.
 Сопровождать штурмовики до цели нам помешали «мессеры». Над балаклавской 
долиной их оказалось более тридцати штук. Чтобы отвлечь внимание противника от 
штурмовиков, пришлось вступить в неравный бой. Сразу же закрутилась карусель. 
«Илы» прижались к земле и под прикрытием «ишачков» ушли на передний край.
 Мы попробовали втянуть «мессеров» в бой на вертикалях, но их было во много раз 
больше и они не приняли такого боя. Борис Бабаев удачно пристроился к одному 
«мессершмитту», открыл огонь. Гитлеровец загорелся, начал падать. Но и Бабаев, 
как мы узнали потом, тут же почувствовал запах гари в своей кабине и увидел 
выбивавшееся из-под приборной доски пламя.
 Он дал едва уловимое для атакующего скольжение на крыло, оглянулся. Стрелявший 
по нему «мессершмитт» тоже горел и неуклюже зарывался носом, а сзади сверху от 
самолета Акулова еще тянулись к нему огненные нити. «Мессершмитт» будто висел 
на них, на этих тоненьких светящихся нитях, и, как только они оборвались, 
рухнул вниз.
 А в кабине уже нечем было дышать. Бабаев сдвинул назад фонарь-пламя тягой 
метнулось вверх, лизнуло лицо. Фонарь пришлось закрыть. Пламя снова спряталось 
под приборную доску.
 Припекало ноги, ежились от близкого огня полы реглана, жарились в кожаных 
перчатках руки. А из боя выходить нельзя-очень невыгодное положение, чтобы 
стремительно уйти вниз или выброситься на парашюте. Нужно как-то предупредить 
Акулова, пусть пристроится к паре командира эскадрильи или «короля» воздуха. 
Одного сразу собьют. Но как предупредить: радиопередатчик уже не работал. 
Кабина наполнилась дымом– через стекла ничего не видно. Пламя ударило в лицо. 
Пришлось снова сдвинуть назад фонарь. От сильной тяги воздуха огонь метнулся 
вверх, охватил Бабаева. Ремни сиденья были заранее отстегнуты. Бабаев сделал 
горку, толкнул ручку от себя.
 Его выкинуло из пылающей кабины, бедром ударило! о стабилизатор. «Надо бы 
резче отдать ручку, – подумал он. – Только бы не прогорел парашют». Но 
раскрывать его не спешил – вокруг бешено носились десятки самолетов, где свои, 
где чужие, сразу не разобрать. Дернул за кольцо, когда земля была уже близко.
 Приземлился Бабаев неудачно. Нога запуталась в стропе, и, когда он коснулся 
земли совхозных огородов, купол парашюта потянуло ветром, стропа подсекла ногу 
и летчик упал лицом вниз, выбил передние зубы и рассек верхнюю губу. 
Обожженными руками освободился он от парашюта, с трудом поднялся на ноги,