невозможно было хоть сколько-нибудь усомниться в правоте его слов. Любимов 
протянул ему руку.
 – Поздравляю, товарищ младший лейтенант, с первой победой! Мажерыкин, запишите 
ему один сбитый! И донесите в штаб группы. А теперь, – снова обратился он к 
Аллахвердову, – расскажи, дорогой, как это все было.
 Тот, энергично жестикулируя, начал рассказывать, как, увлекшись боем, погнался 
за одним Me-109.
 – Он сюда, я – за ним, он вверх, – я выше. Не фашист – вьюн: вся спина мокрая. 
Подловил на горке, влепил ему прямо в кабину.
 Но доверие-одно, а закон-другое. За каждый сбитый самолет противника летчика 
поощряют, по количеству сбитых представляют к наградам. Поэтому, каким бы 
доверием человек ни пользовался, а факт требовал подтверждения. И комиссар 
должен поправить Любимова, не задевая авторитета командира.
 – Добре, хлопче, к вечеру откуда-нибудь сообщат…
 Аллахвердов недоуменно поднял размашистые, сросшиеся у переносья брови.
 – Ну, кто-то же на земле видел, что вы сбили вражеский истребитель? пояснил 
Ныч.
 – Не знаю, – обиженно ответил летчик. – В бою, когда стреляешь по фашисту об 
этом не думаешь. Пусть этим «земные» занимаются.
 – Ладно, Иван Константинович, – вступился Любимов. Он был настолько доволен 
возвращением Аллахвердова, что готов был, если бы мог, записать ему хоть два 
сбитых «мессершмитта». – Человек врать не будет, сбил, значит, сбил. Туда ему и 
дорога. Подтверждение будет. А теперь-расходись все по своим местам. Летному 
составу остаться для получения задания.
 Когда все разошлись, Любимов сказал адъютанту:
 – О сбитом Аллахвердовым самолете запросите подтверждение у наземных войск.


* * *

 Зеленая трава сохранилась лишь в зарослях лесозащитной полосы. Деревья стояли 
густо припудренные седой пылью. Поредевшие кроны белой акации нарядились в 
гроздья рыжих стручков. Солидную тень ронял на землю только молодой ясень. 
Здесь и отдыхали летчики, ожидая боевого вылета. Капитунов, положив под голову 
летный планшет и шлемофон с перчатками, удобно раскинулся на спине и дымил 
папиросой.
 Филатов тоже лежал на спине, вытянув длинные ноги в стоптанных запыленных 
ботинках. Он закрыл глаза, но не спал – мысли крутились вокруг Аллахвердова. А 
тот сидел на собственных пятках, прислонясь к стволу ясеня и что-то строгал 
ножичком. С другой стороны подпирал спиной дерево Минин. Он пристроился на 
аккуратно сложенном сером, как у товарищей, комбинезоне и, положив на колени 
планшет, сочинял жене письмо. Она работала в другом городе в авиамастерских и 
скорее всего никуда не уехала.
 – Послушай, Мустафа, – первым заговорил Капитунов. Мустафой он прозвал 
Аллахвердова давно. – А сбитый тобой фриц уже, наверное, в раю…
 Лицо Аллахвердова расплылось в улыбке.
 – Да простит мне аллах сей грех, – пошутил он.
 – Ты точно видел, что он упал? – продолжал Капитунов, не поворачивая головы.
 – Лопнули б мои глаза, – поклялся Аллахвердов. – У совхоза «Червонный чабан» в 
землю врезался. – Он перестал строгать.
 – Сейчас пойдем на задание – покажешь.
 – Не верите? – вспылил Аллахвердов. – Я уничтожил фашиста, а видел кто, не 
видел-он все равно сгорел.
 – А чего ж кипятишься? – пробасил Филатов. Капитунов повернулся на бок, 
испытующе посмотрел на Аллахвердова.
 – Верю, охотно верю, Мустафа, – сказал он. – Честь тебе и хвала. А за то, что 
ты меня подленько бросил, как самая последняя… – Капитунов перехватил взгляд 
Минина, осекся. В его присутствии никто никогда не сквернословил. – Ладно. 
Уточнять не будем. Кляузу не охота разводить. Подкрадись сзади парочка гуляющих 
«мессеров» – дорого бы нам обошелся твой фриц.
 – Так долго не навоюем, – рассудительно сказал Минин. – Пусть ты бросил нас не 
в бою, пусть над своей территорией погнался за одиночным «сто девятым», пусть 
даже сбил его, все равно ты нас предал. А в твоем докладе командиру получается 
вроде бы мы тебя бросили, и не где-нибудь, в бою…
 – О твоем поступке, Аллахвердов, я, как ведущий группы, обязан буду доложить 
командиру, – строго сказал Филатов.
 – Лучше видеть в хвосте врага, чем узнать, что тебя бросил ведомый, спокойно и 
твердо закончил свою мысль Минин.
 – Я попрошу, – заявил Капитунов, – чтобы вместо тебя дали мне кого-нибудь из 
молодых.
 Аллахвердов вскочил на ноги. Черные, лучистые глаза его повлажнели.
 – Честное комсомольское, я сбил «мессершмитта». Я хотел… Я не думал… Какой-же 
я предатель? Товарищ старший лейтенант, не отказывайтесь от меня. Слово 
даю-никогда такого не будет…
 Капитунов тоже встал, смахнул с брюк сухой листочек белой акации, одернул 
китель. Поднялись Филатов и Минин.
 – Черт с тобой, – сказал Капитунов сухо. – Но если еще раз откроешь мой хвост 
всякой фашистской сволочи, – он хотел ввернуть крепкое словцо, но только 
выставил щитом ладонь в сторону Минина. – Уточнять не будем… Я сам изуродую 
тебя почище, чем бог черепаху. Пусть потом обоих судят.