подняв столб пыли. «Юнкерсы» и «мессершмитты» ушли. Над погибшим товарищем 
кружил одинокий «Як».
 В стороне от мотора, зарывшегося в раскаленную землю лежал на спине Филатов. 
Целый, ни единой царапины, будто прилег на выгоревшую за лето траву и уснул. 
Военфельдшер быстро отстегнула парашютные лямки, распахнула на Григории китель: 
на тельняшке ни капли крови. Комиссар, инженер, мы все, кто добежали, обнажили 
головы, стояли молча, у многих навернулись слезы.
 – Наверное, о землю убился, – сказал кто-то дрогнувшим голосом.
 Фельдшер перевернула Филатова. На спине, между лопатками зияла крупная 
окровавленная дыра. Сержант Бугаев нашел бронеспинку. Она была пробита снарядом 
на вылет.
 – В груди разорвался, – заключила фельдшер. И совсем тихо добавила: – 
Мгновенная смерть…
 Тело Филатова отвезли в деревню. Я повел остатки эскадрильи на прикрытие 
Ишуньских позиций. Адъютант послал в штабы Фрайдорфской авиагруппы и полка 
срочное донесение:

 «15.10.41 в 10.35 один Як-1 5 АЭ 32 АП летчик Филатов был сбит истребителем 
противника при отражении воздушного налета. Самолет разбился, летчик погиб».

 Похоронить лейтенанта Филатова в этот день не пришлось. Летали еще несколько 
раз на задание. Летали злые и дрались, как звери. С последнего задания 
вернулись в сумерках. Никому не хотелось ехать в деревню, не хотелось видеть 
Григория мертвым. На ночь гроб поставили в общежитии летчиков на две табуретки 
против двухъярусных нар, где последнюю ночь лежала постель и Григория Филатова. 
До утра почти никто не сомкнул глаз, тихо говорили о погибшем. А на рассвете 
летчики попрощались с ним и уехали на аэродром.
 – Прости, дорогой, что не сможем проводить тебя в последний путь, – казалось 
шептал каждый, кто нагибался и целовал Филатова в холодный лоб. – Прощай, Гриша.



* * *

 Днем, окрыленный своим открытием, Любимов уснул. Сквозь дрему услышал знакомые 
голоса:
 – Попробуй найти их. Все в бинтах, рядом стоять будешь и не узнаешь…
 – Сестрица, тут где-то наши летчики Любимов и Овсянников?
 Любимов открыл глаза и наяву увидел командира полка Павлова и комиссара 
Пронченко в белых, с незавязанными тесемками халатах.
 – Наум Захарович, – позвал он. – Тут я.
 Павлов кинулся на голос.
 – Голубчик. Как же это, а?
 Присели с комиссаром на койку с обеих сторон. Расспросили, как все случилось, 
поинтересовались, какой уход здесь в госпитале. Потом Любимов впервые услышал 
от Павлова о гибели Аршака Аллахвердова, о потерях и других эскадрилей и полков.

 – С Южного фронта немцы перебросили эскадру Мельдерса, которую вы пощипали 
раньше, – пояснил Павлов. – Появилась она вновь неожиданно и, видимо, старалась 
отомстить.
 Помолчали.
 – Скажу по секрету, – доверительно зашептал Павлов, – командующий подписал 
представление на тебя к ордену.
 Любимов поблагодарил.
 – А теперь скажи, что тебе надо, Иван Степанович, – спросил на прощание 
комиссар. – Говори, все сделаем для тебя. Ничего не пожалеем.
 – Одна к вам просьба.
 – Говори, говори.
 – Дайте слово, что обратно в полк возьмете.
 – И только? – удивился Павлов. – Да как ты мог в этом сомневаться?
 – Нет, я серьезно, – тихо произнес Любимов. – Я летать буду, сам за свою ногу 
рассчитаюсь.
 Командир с комиссаром переглянулись.
 – Я все обдумал, – торопливо заговорил Любимов, как бы боясь, что его не 
дослушают. – Управление на «яке» в основном ручное. А руки-то у меня целы. 
Бинты снимут, и пожалуйста. Только руль поворота для ног остался. Качалку смогу 
и протезами двигать. Понял, Наум Захарович? А ты Пронченко, понял?
 – Вообще-то идея, – поддержал Павлов, – ты только не волнуйся. Поправляйся.
 Любимов уловил в его тоне неверие и понял, что сказанное просто для приличия. 
Он горько улыбнулся, в глазах застыла обида.
 – Ладно, – шепнул он устало. – Мне бы только правую ногу спасти. Поговорите с 
доктором, попросите вы его.
 Павлов и Пронченко пообещали и, простившись, ушли искать раненого Овсянникова 
– заместителя командира полка.
 Вскоре приехал в госпиталь член Военного Совета Черноморского флота Кулаков. В 
сопровождении хирурга Надтоки он обошел палаты, поговорил с ранеными, 
задержался у койки Любимова.
 – Как вы себя чувствуете капитан? – спросил он. – Чем могу помочь?
 Любимов попросил о том же – не ампутировать правую ногу. Кулаков обратился к 
хирургу: