В р-не Ишунь пилот мл. лейтенант Колесников отстал и больше я его не видел. 
К-р звена т. Аллахвердов подал сигнал подойти ближе. В это время нас обстреляли 
ЗА пр-ка. Пристроившись к к-ру зв. на Н-3000 м, я почувствовал в 15–52 
попадание снаряда ЗА по правой плоскости. Мл. л-т Аллахвердов сделал левый 
переворот, а я стал разворачиваться вправо. При развороте со стороны солнца 
меня атаковал 1 Me-109. Попал по левой плоскости: самолет загорелся. Я пошел на 
снижение в направлении на свою территорию. Меня прикрывал подполковник Юмашев 
на с-те Як-1. Я произвел посадку на горящем с-те в 16.45 в районе 
Мунус-Татарский на брюхо. Самолет сгорел, сам имею легкие ушибы правой стороны: 
руки, ноги и спины, После посадки я видел, как 3 Me-109 гнался за ком. звена 
Аллахвердовым на бреющем полете. В районе Кир-Актачи зажгли его, он сделал 
горку, свалился на крыло и врезался в землю. Летчик и самолет сгорели.
 10.10.41 Пилот 5АЭ 32 серж. Николаев».

 Ермаченков также молча вернул докладную.
 – М-да. Жаль хорошего командира, прекрасного летчика не стало. У него 
родственники есть? Напишите им. Подробности эти не нужно, – он кивнул на 
докладную Николаева. – Напишите – погиб при выполнении боевого задания, как 
воевал, как любили его товарищи. А Николаев где?
 – Отправили в госпиталь, товарищ генерал.
 В Тагайлах Ермаченков задерживаться больше не стал. Распорядился выделить одно 
звено на два-три дня в Одессу для прикрытия кораблей эвакуации и улетел.


* * *

 В Севастопольский госпиталь Любимова, как и просил, перевезли санитарным 
самолетом. Сильно израненную правую ногу там, в госпитале, не отрезали, но и 
здесь ничего утешительного не обещали.
 – Напрасно упрямитесь. – убеждал его хирург. – Перебиты сухожилья, порваны 
сосуды, ступня начинена мельчайшими осколками, извлечь которые абсолютно 
невозможно. Начнется гангрена – отхватим до коленки. Любимов на ампутацию не 
согласился. Думал, что хоть этой искалеченной ногой он стоит пока в авиации 
непрочно, но стоит. Лишись ее, единственной опоры, спишут подчистую с флота и в 
штабники не возьмут. Вне авиации он себя не представлял.
 Истекая кровью в ночной степи, беспокоился, как бы не уснуть, не умереть под 
крылом самолета раньше, чем его найдут. Отчаяние схватило его за горло, когда 
смертельная опасность осталась позади: обработана и забинтована культя, 
перевязана раненая нога, извлечено несколько осколков из головы и кистей рук, 
когда услышал спокойный, уверенный голос хирурга:
 – Правая нога, дорогой мой, тоже не нога. Спасти ее медицина беспомощна.
 Как же жить летчику безногому?
 Столько лет готовился к боям, и дрался уже без страха, что поначалу с каждым 
бывает, набрался опыта, в воздухе сам искал встреч с врагом – воевать бы еще, 
да воевать. А его уговаривают – отнять вторую ногу. Врачи, разумеется, спасают 
жизнь ему – человеку. И никто из них не думал спасти в нем летчика, боевого 
летчика-истребителя. Да и было ли у них время раздумывать? Прибывали и 
прибывали раненые. Медперсонал не знал ни сна, ни отдыха. В госпитале 
заставлены койками все палаты, коридоры и проходы. Здесь каждый должен 
благодарить судьбу, что жив остался.
 Ночью на Корабельной стороне завыли на разные голоса сирены и гудки судов. 
Любимов слушал тревожный концерт отражения воздушного налета. Сначала дробным 
барабанным боем отозвались на гудки зенитки. Сирены умолкли. Высоко в стороне 
подвывали моторы «юнкерсов». Внезапно оборвались орудийные залпы. На секунду 
усилился гул «юнкерсов». И вдруг мощный протяжный рев истребителей Миг-3 
(Любимов узнавал их по голосу) распорол ночное небо и посыпались из него с 
нарастающим свистом бомбы. Они рвались далеко и глухо. А в воздухе сквозь 
надрывный гул чужих и своих моторов рыкали скорострельные пулеметы и сухо 
постукивали роторные пушки.
 Любимов знал, что на «мигах» отражает налет 1-я эскадрилья. Возможно, там, в 
ночном небе, бьет по нащупанному прожекторами «юнкерсу» комэск Васильев. или 
Евграф Рыжов, или Николай Савва, или Яша Иванов, не исключено – и его друг 
Семен Карасев с ними. А сколько таких налетов отбивал от Севастополя Любимов до 
перебазирования его эскадрильи в Таврическую степь, под Тагайлы. Но больше 
всего запомнился ему не тот случай, когда ночью сбил он немецкого 
бомбардировщика, а самый первый вылет 22 июня, перед рассветом.
 На флоте за день до начала войны все было приведено в боевую готовность номер 
один. Для черноморцев нападение фашистской Германии на нашу страну не оказалось 
внезапным. Не верилось, что это может случиться, но ожидали с часу на час. 
Только закончились большие учения флота. Произведен разбор. Любимов с 
эскадрильей вернулся на свою основную базу, пришел домой. Жена обрадовалась. 
Теща начала накрывать праздничный стол.
 – Пока вы тут со своими делами управитесь, я в парикмахерскую сбегаю, сказал 
Любимов. Парикмахерской дождался очереди, и только уселся в кресло, как на 
пороге появился моторист-сержант Кокин. Отыскав взглядом Любимова, подошел к 
нему и не переводя дыхание, зашептал:
 – Вас срочно вызывают в штаб полка.
 Не пришлось Любимову посидеть за праздничным столом. Забежал домой, сказал, 
что вызывают. По пути на аэродром ломал голову: зачем? Тревоги не может быть – 
только прошли учения. Полеты не планировались. Тут дело серьезней. Догадывался