летчики веселились, за столом генерала шел свой разговор. Ермаченков 
раздобрился, сказал, что для эскадрильи ничего не пожалеет.
 – Ну, чего вам не хватает, говорите. Я не растерялся:
 – Самолетов, товарищ генерал. Сегодня четыре повреждены, пока войдут в строй, 
летчики со скуки помрут…
 – Самолетов? – переспросил Ермаченков. – А разве я вам не похвалился? Майор 
Наумов прилетел сюда специально для того, чтобы подарить вам свой новенький 
«ЯК».
 Николай Александрович – добрейшая душа – удивленно раскрыл глаза.
 – Товарищ генерал…
 – Говорил, говорил! – убеждал его Ермаченков.
 – Конечно, говорил, – согласился Наумов, – только с условием, что я денька два 
повоюю здесь на нем. Возьмешь, Любимов, на задание? Спасибо.
 Веселье оборвалось дружно. По команде адъютанта трижды мигнули светом и с 
разрешения генерала предложили разойтись на отдых.


* * *

 Срочное совещание у командующего ВВС флота закончилось рано. Все торопливо 
расходились: у каждого в Севастополе были еще другие дела и хлопоты, да и на 
свой аэродром хотелось добраться засветло.
 Любимов тоже с удовольствием покидал душное, прокуренное подземелье штаба. В 
городе ничто его больше не удерживало, и он спешил скорее вернуться в Тагайлы. 
У выхода столкнулся с командиром 32-го авиаполка майором Павловым. 
Поздоровались, прошлись по Историческому бульвару.
 Севастополь готовился к обороне. Моряки устанавливали противотанковые ежи, 
сваренные из кусков рельсов. Женщины рыли щели. Звенели и скрежетали о камни 
лопаты, ломы. А высоко в синем по-осеннему небе резали воздух барражирующие над 
городом советские истребители. Любимов провожал их взглядом. Звено «мигов» 
разворачивалось над Северной бухтой, как раз в том месте, где он в первую 
военную ночь настиг немецкого бомбардировщика и, наверное, сбил бы, если бы 
прожектор продержал его в своем луче еще десяток секунд…
 – Как воюется? – спросил майор Павлов,
 – Вроде бы ничего, Наум Захарович. – Не обижают?
 – Немцы?
 – Нет, в группе. Начальство.
 – Не замечал, Наум Захарович.
 – Значит, не обижают. – В голосе Павлова сдержанно звучали грустные нотки. – А 
меня, Иван Степанович, уже обидели.
 Павлов не стал пояснять, чем и кто его обидел. Любимов знал и без этого. Ему 
самому было больно, что командир нашего полка, такой чуткий воспитатель, 
незаурядный мастер воздушного боя, еще до войны научивший своих подчиненных 
воевать, сам оказался у дел гораздо меньших его возможностей. В то время, когда 
враг ломится в ворота Крыма, майор Павлов сидит со своим штабом при двух 
эскадрильях под Севастополем. Остальные три эскадрильи воевали в Одессе и на 
Перекопе. По сути они вышли из оперативного подчинения своего полка.
 У штаба ВВС флота остановились. Павлов подал Любимову руку. Прощаясь, 
поинтересовался, как воюет молодежь. Потом сказал вдруг:
 – Передай всем, всей эскадрилье привет. Скажи, что командир доволен их работой.
 Не зря старался. И тобой тоже. Помнишь, чему учил? Пригодилось. Ну, будь. – Он 
слегка тряхнул руку Любимова, круто повернулся и зашатал, не оглядываясь, – 
коренастый, чуть сутоловатый, сильный.
 Любимов направился к ожидавшим штабного автобуса на аэродром. Из дверей штаба 
выскочил какой-то лейтенант. Вглядевшись, комэск узнал в нем своего летчика, 
отосланного больше месяца назад в госпиталь после аварии на Миг-3.
 – Лейтенант Колесников! – окрикнул Любимов.
 Колесников споткнулся на полушаге, быстро, неуклюже повернулся на голос и 
замер, приложив руку к козырьку лихо сдвинутой набекрень фуражки.
 – Вы что здесь делаете? – спросил Любимов, разглядывая летчика.
 Посвежел, покруглел парень. Форма на нем чистенькая, глаженая.
 – Да так, товарищ капитан, начальство вожу. На У-два, – ответил Колесников, 
Его мальчишеское лицо тронула виноватая улыбка.
 – Из госпиталя давно?
 – Недели две. Просился в часть – не пустили. Доктор сказал: не летать на 
боевых машинах дней двадцать. И меня в «королевский флот».
 – Та-а-к, – протянул Любимов. – Воевать хочешь?
 – Конечно, хочу, товарищ капитан, – сказал он серьезно, понизив голос.
 – Пойдем.
 В полумраке коридора встретился майор Наумов.
 – Николай Александрович, тут ерунда получилась, – обратился к нему Любимов. – 
Моего летчика из госпиталя к вам забрали.
 – Ну и что? Пусть летает на здоровье.
 – Нерасчетливо, Николай Александрович. Человек воевать хочет, летает на трех 
типах истребителей – на и-шестнадцатых, миг-три и на як-один, а его – в 
извозчики.
 – Так бы и сказал. Подожди здесь.
 Наумов пошел в глубь коридора, нырнул в какую-то дверь. Вскоре вернулся, сунул 
Колесникову бумажку – «оформляйся», а Любимова, взяв под локоть, увлек за собой,
 что-то объясняя. Навстречу из темноты коридора приближалась группа генералов.