18 ноября. Исполнился мне тогда 21 год. Мы в войну так стремительно взрослели, 
что, казалось, уже прожили большую, долгую жизнь и чувствовали себя далеко не 
юношами, каковыми в действительности были. 

Мой новый взводный Жора Ражев сообщил мне, что штрафники мне, еще совсем юному, 
присвоили почетнейшее, и не только по моему мнению, звание "батя". А кое-кто, 
учитывая мое заботливое отношение к штрафникам, которое во мне воспитали своим 
примером и комбат Осипов, и генерал Горбатов, и маршал Рокоссовский, называли 
меня еще теплее - "штрафбатя". Не скрою, очень лестным для меня было это 
сообщение. Это уже потом я догадался отрастить усы, чтобы хоть чем-нибудь 
показаться старше своего, как говорил мне один пожилой штрафник, "бесстыдно 
юного возраста". 

А с моим днем рождения совпало сообщение об учреждении Дня артиллерии, который 
должен был впредь отмечаться 19 ноября в ознаменование подвига артиллеристов в 
Сталинградской битве. И в этот день нам, хотя мы и находились в обороне, ради 
праздника выдали по фронтовой чарке водки. Так что и мой день рождения отметили 
одновременно. И радостно было, что со своей наркомовской дозой пришли 
поздравить меня и Иван Матвиенко - бывший мой ротный, и Валера Семыкин - ПНШ-2, 
и Филипп Киселев - начштаба, и Алеша Филатов - зам. комбата. 

Так что с участием еще и моих окопных друзей Жоры Сергеева и Жоры Ражева (в 
роте у нас оказалось теперь два Жоры), да Феди Усманова, компания оказалась 
очень дружеской, теплой, да и просто по-фронтовому братской. Помянули мы и Ваню 
Янина, и всех, кого уже навсегда унесла от нас эта страшная и долгая война, 
конец которой все-таки брезжил где-то уже не так далеко, как год назад. 

Вскоре мне принесли письмо. "От жены Вашей", - сказал почтальон. Я понял, что 
это от Риты. Только немногие знали, что женой я называю свою любимую девушку - 
ленинградку Риту, с которой познакомился и в которую отчаянно влюбился немногим 
более года назад. И вот с тех пор длился наш нескончаемый "почтовый роман". 
Опять мы обманули военную цензуру, и по начальным буквам имен людей, которые 
якобы передают мне поздравления с днем рождения в ее письме, я определил, что 
ее госпиталь передислоцировался недавно в польский городок Лохув, не очень 
далеко от нас. 

В первых числах декабря нас вдруг сняли с обороны, которую мы спешно передали 
какой-то полнокровной стрелковой роте, и стали готовить к выводу в тыл, на 
переформирование. 

Оказывается, Командующий фронтом маршал Рокоссовский, узнав, что "банда его 
имени" все еще с октября на передовой, приказал освободить всех штрафников, у 
которых истекли сроки пребывания в штрафбате, а также тех, которые заслужили 
своей храбростью и стойкостью досрочную реабилитацию. Радости нашей, особенно 
тех, кого это непосредственно касалось, не было предела. Жаль только, что Костя 
Смертин и многие другие не дожили до этой счастливой минуты. Погибли они здесь, 
уже в обороне. 

Быстро собрали мы свои немудреные пожитки и уже на следующий день, передав 
участок обороны соседям, были со своими бойцами у штаба батальона, 
разместившегося в домике на краю почти полностью разрушенной небольшой 
деревеньки. С тревожно бьющимся сердцем (ведь за эти полтора месяца столько 
между нами произошло!) я пошел докладывать комбату строевую записку о составе 
роты и боевые характеристики на подлежащих реабилитации. Улучив подходящую 
минуту, попросил разрешения отлучиться на 3-4 дня, чтобы навестить в госпитале 
невесту (Батурину я не стал лгать, будто Рита моя жена, как говорил всем в 
батальоне - мало ли как он на это среагирует). За меня в роте я предложил 
оставить командира пулеметчиков Георгия Сергеева, который в боях был моим 
заместителем. 

Комбат, хотя и не сразу, но назвал населенный пункт, в котором должны 
сосредоточиться батальонные тылы, штаб и вся моя рота в полном составе, и 
приказал мне быть там не позднее чем через 2 дня. А роту временно подчинить 
старшему лейтенанту Усманову. Конечно, он был прав, потому что Сергеев состоял 
в штате пулеметной роты, а не моей. 

Я был так рад неожиданно бесконфликтному разрешению моей просьбы об отпуске, 
что, испросив разрешения идти, тут же выскочил от него, окрыленный и счастливый,
 с одной мыслью - "успеть!" и даже не сообразил удивиться такому полученному 
мной непредвиденному отпуску. 

Еще бы! Больше года прошло с тех пор, как мы с Ритой расстались в Уфе и вот 
теперь, кажется, может наступить долгожданная наша встреча уже на фронте, и я 
снова увижу ее милые, лучистые глаза, светлую улыбку... 

Короткие распоряжения Феде Усманову, который все понял с полуслова, и я, 
схватив вещмешок, где был мой сухой паек, уже мчался к проходящей недалеко 
дороге, по которой в обоих направлениях нет-нет да и проходили автомашины. 
Сориентировавшись по карте, определил, что при удачном стечении обстоятельств 
смогу сегодня же на "перекладных" попутках добраться до Лохува. Первая же