10-й класс мы закончили в 1941 году, за два дня до ставшей роковой для всей 
страны даты - 22 июня, и сразу после выпускного вечера на следующий день 
поехали в районный центр (тогда город Облучье входил в Бирский район с центром 
на станции Бира), чтобы определиться в военные училища. Тогда было повальное 
увлечение военными училищами (летными, танковыми, артиллерийскими и т.д.), а я 
выбрал для себя (с учетом семейной традиции и из чувства благодарности за 
бесплатное обучение) Новосибирский военный институт инженеров железнодорожного 
транспорта. Но все наши планы и мечты враз сломала заставшая нас в райцентре 
весть о начале войны И сразу, как по команде, к райвоенкомату стеклась огромная 
очередь людей, стремящихся скорее влиться в ряды вооруженных защитников. 

Двое суток нас, выпускников школ, держали в неведении относительно наших 
заявлений (я тут же передумал и написал заявление в Танковое училище), а потом 
сообщили, что все военные училища уже полностью укомплектованы и мы призываемся 
как красноармейцы. На сбор нам дали два дня. Быстро разъехались мы по домам, 
собрали вещи. Недолгие проводы были с родными, и вскоре эшелоны развезли нас по 
разным районам Дальнего Востока. 

Я с несколькими своими школьными товарищами оказался в эшелоне, который вез нас 
на запад, но радость наша была недолгой: довез он нас через двое суток только 
до города Белогорска, всего километров за триста от места призыва, где мы все 
влились во вновь формируемый 5-й армейский запасной стрелковый полк 2-й 
Краснознаменной Армии Дальневосточного военного округа, ставшего уже 
именоваться фронтом, хотя и не действующим. 

Этот спешно развертывавшийся полк еще не имел достаточного количества 
командного состава, а эшелон за эшелоном привозили сюда, казалось, несметное 
количество призванных и мобилизованных. 

Ротой, в которую я попал, командовал младший политрук Тарасов Николай 
Васильевич. Я хорошо запомнил этого первого в моей армейской жизни командира, 
высокого, стройного, уже успевшего устать от бессонных ночей, но не потерять 
при этом какого-то мудрого спокойствия. Всего-навсего с двумя "кубарями" в 
петлицах (а я-то в школе "целых две шпалы" носил!), он тем не менее успевал 
справляться с ротой более чем из пятисот человек, в основном, необученных 
разновозрастных людей, большинство из которых были или малограмотными, или 
неграмотными вообще (такой контингент поступал в первые дни мобилизации, 
особенно из таежных поселков). 

Наш первый ротный командир сразу выделил тех, кто окончил средние школы, и 
буквально с первого взгляда определил, кто может временно исполнять обязанности 
командиров взводов, отделений (мне была определена должность командира взвода). 
И вся эта вчера еще не управляемая масса людей стала постепенно 
организовываться в воинские коллективы. На второй день повел он нас в баню 
(палатки с душевыми установками). Нас постригли наголо, мы помылись и 
обмундировались, став настолько одинаковыми, что даже своих друзей не узнавали, 
не говоря уже о том, что на первых порах не могли определиться, кто в чьем 
взводе. Однако постепенно рота обретала воинские очертания. 

Определили нас в палаточный лагерь, который оказался более чем в 3 километрах 
от столовой, и вот всю эту дорогу наш младший политрук Тарасов успевал и 
ободрять, и обучать строевому или походному шагу, а мы, "командиры взводов", 
старались помогать ему в меру своих сил и умения. Каким-то чудом сумел наш 
ротный организовать и разнообразные занятия по подготовке к принятию воинской 
присяги, да еще успевал и личные беседы проводить со многими из нас. На всю мою 
жизнь Николай Васильевич Тарасов остался образцом настоящего командира и 
душевного политрука, и многие свои поступки я всю жизнь сверяю с ним. 

...На сон нам едва оставалось по 5-6 часов в сутки, а политруку нашему и того 
меньше. Но через несколько дней в роту прибыли мобилизованные из запаса 
лейтенант и младший лейтенант, которым ротный поручил по "полуроте". Вскоре нас 
повели на стрельбище и всех, кто хоть как-то выполнил упражнения по стрельбе из 
винтовки, привели к присяге. Мало было торжественности тогда в этом ритуале, но 
запомнилось все до деталей. Тогда мы присягнули на верность нашей Родине - СССР.
 То был единственный такой день в моей жизни больше никогда я не присягал ни 
другому правительству, ни другой родине. Бог миловал. И все 40 лет армейской 
службы я прошел под этой единственной в моей жизни присягой. 

Со временем мы втянулись в это состояние непрерывных, напряженных учебных 
будней, и примерно через месяц наша рота стала более или менее слаженным 
военным организмом, и, как нам казалось, наш командир-политрук гордился уже тем,
 как эта некогда аморфная масса людей четко "рубала" строевой шаг, проходя по 
улицам города. Наши "полуротные" лейтенанты грубовато, но умело поднимали наше 
настроение и подбадривали такими, например, шутками: "Выше голову, задрать носы 
и подбородки! Смотрите, как на нас смотрят девушки!" И действовали такие шутки 
беспроигрышно! 

Пришло время, и нашу роту распределили по полкам и дивизиям "Дальневосточной, 
опоры прочной", как пели мы в своей первой строевой песне. И так было жаль