ликвидации малограмотности и неграмотности среди красноармейцев и краснофлотцев,
 одновременно освоив специальность радиста. В 1942 году был направлен в 
действующую армию и, находясь в составе 5-й Ударной армии Южного фронта, 
"гвардии сержант Пыльцын Иван Васильевич... в бою за Социалистическую Родину, 
верный воинской присяге, проявив геройство и мужество, был убит 18 сентября 
1943 года" - так было написано в похоронке. 

Второй брат, Виктор, старше меня на три года, особыми талантами не выделялся, 
разве только унаследовал от отца (да и похож был на него) манеру разговаривать 
сам с собой вслух, особенно во сне, да отличался особой аккуратностью и 
педантизмом. После окончания школы год поработал на железной дороге помощником 
дежурного по станции. А затем, в 1939 году, был призван в воздушно-десантные 
войска на Дальнем Востоке. Незадолго до начала войны бригаду, в которой он 
служил, перебросили на Украину, где ему довелось и встретить первые удары 
фашистской военной машины, и испытать горечь отступления. При обороне Северного 
Кавказа он был ранен, лечился в госпиталях и погиб (вернее - пропал без вести) 
в декабре 1942 года где-то под Сталинградом. 

Сестра моя Антонина Васильевна (1927 года рождения) неоднократно избиралась в 
наш поселковый Совет депутатов трудящихся. В 1948 году она переехала на 
жительство в Ленинград, где работала с секретным делопроизводством в одном из 
райвоенкоматов города. 

...До 7-го класса я учился в нашей поселковой школе (там я вступил в комсомол), 
а с 8-го класса - в железнодорожной средней школе города Облучье, 
расположенного невдалеке. 

В 1938 мой отец был осужден за халатность, а старший брат служил в армии, и на 
небольшую зарплату Виктора маме было невозможно платить за мое обучение и 
проживание в интернате. Тогда я по собственной инициативе написал Наркому путей 
сообщения Л. М. Кагановичу письмо, в котором рассказал о трудностях нашей семьи 
в обеспечении моего желания дальнейшей учебы, в том числе и то, что 
отец-железнодорожник осужден за халатность. 

Вскоре я, школьник, получил правительственное письмо, в котором распоряжением 
Наркома мне обеспечивались за счет железной дороги все виды платежей за 
обучение до получения среднего образования и проживание в интернате при школе, 
а также бесплатный проезд по железной дороге к месту учебы и обратно. 

Я хорошо запомнил характерную подпись на официальном бланке письма: "Л. 
Каганович" (особо запомнилась большая, несоразмерно высокая заглавная буква "Л" 
(Лазарь). Так что учеба в Облученской железнодорожной средней школе на все три 
года мне была обеспечена. 

Как я узнал позже, муж моей тети Клавдии Даниловны в детстве совершил более 
отчаянный поступок. Когда его после 6-го класса не допустили к дальнейшей учебе 
(по крайней бедности), он, 14-летний паренек из глухой деревни под Ярославлем, 
сам поехал в Москву, добился там приема у Надежды Константиновны Крупской, 
которая тогда была заместителем Наркома просвещения РСФСР. В результате - 
распоряжение Наркомпроса: "Принять Баранова Василия в школу-семилетку". А 
дальше - техникум и т.д.! 

Так случилось, что и меня с сестрицей, и моих двоюродных сестру и четырех 
братьев - детей репрессированного дяди моего Петра Карелина и вырастили, и 
воспитали, и поставили на ноги наши матери, оставшиеся без мужей. И слава им, 
обыкновенным русским женщинам, вечная добрая наша память. 

В отличие от нашей поселковой школы здесь мы ежедневно после уроков занимались 
в разных оборонных кружках, и это фактически была хорошо организованная военная 
подготовка. Штатных военруков у нас не было, а в определенное время в школу или 
в интернат приходили к нам настоящие сержанты из воинских частей, 
располагавшихся в городе, и тренировали нас по всем оборонным, как тогда 
говорили, предметам. Некоторые мальчишки, кроме того, ходили на занятия в 
аэроклубы, где учились и самолетом управлять, и с парашютом прыгать, что давало 
им преимущество - уже после 9-го класса поступать в летные училища. 

Военная организация школы состояла из взводов (классов) и рот (всех 
одноуровневых классов). Так, например, три десятых класса составляли роту. В 
масштабе всех 8-10-х классов школы это был "юнармейский батальон". Старосты 
классов были командирами взводов, а наиболее старательный из них назначался на 
должность командира роты. Самый старший по возрасту из учеников 10-х классов 
был комбатом, а когда меня избрали еще в 9-м классе комсоргом школы, то и 
должность определили - "батальонный комиссар". Естественно, комсорги классов 
были "политруками рот". И как серьезно относились мы к этим своим "юнармейским" 
обязанностям! Даже по "юнармейскому чину" нашивали на рубашки или пиджаки 
петлички с соответствующими армейским знаками различия вырезали из жести 
квадратики ("кубари") или прямоугольники ("шпалы") и весьма этим гордились. И 
величали нас, соответственно, меня, например: "товарищ юный батальонный 
комиссар". Вот так прививались и уважение к армии, и даже кое-какие командные 
навыки.