И эти 50-60 метров до позиции немцев мы преодолели быстро, забросали гранатами 
окопы и ворвались в них, добивая оставшихся. 

Пришлось моему автомату "поработать" и здесь. Рукопашной тут фактически не 
получилось, так как добивали уже почти не сопротивлявшихся фрицев, захваченных 
врасплох и даже бросивших оружие. Не до жалости было. Оправданность нашей 
жестокости не раз подтверждалась и в дальнейших боях. Особенно дорого обошлась 
нам жалость к недобитым фрицам при форсировании Одера и захвате плацдарма на 
его западном берегу. Но об этом ниже. 

Вскочив в немецкий окоп, я приказал срочно готовить захваченную траншею к 
отражению возможных контратак. И только сейчас увидел, что вслед за нами два 
связиста-штрафника тянут телефонную линию. В душе горячо поблагодарил 
начальника связи батальона старшего лейтенанта Павла Зорина и, конечно же, 
умницу Валерия Семыкина, без которого ни одно доброе дело в области связи, 
наверное, у нас в батальоне не делалось. 

Вскоре я уже докладывал замкомбату подполковнику Алексею Филатову (у нас было 
два замкомбата, оба подполковники и оба Филатовы, только один Алексей, другой 
Михаил). Сообщил, где нахожусь и в каком составе. Кроме нескольких автоматов у 
меня было два станковых пулемета, одно ПТР, два ручных пулемета. Патронов же 
почти не оставалось. Подобрали на всякий случай немецкие "шмайссеры" (автоматы) 
со снаряженными магазинами и два пулемета "МГ". Пересчитали гранаты - тоже не 
густо: две противотанковые, да штук 10 ручных. Трудновато будет, если немец 
опять полезет в контратаку. 

Филатов сказал мне, что мы, оказывается, уже заняли траншеи 2-го эшелона 
батальонного района обороны противника, и поздравил нас с таким успехом. 
Обрадовал тем, что скоро подоспеет подкрепление, но нужно продержаться часа 2-3.
 

Сообщил он и другую радостную весть: наш ротный, капитан Матвиенко, оказывается,
 не погиб, как мы считали, а только контужен и легко ранен, никуда 
эвакуироваться не захотел и находится в батальонном лазарете. Но мне приказано 
оставаться в должности ротного, так как Матвиенко выдвигается на должность 
замкомбата вместо Михаила Филатова, который уходит на более высокую должность в 
войска. А я официально назначаюсь на должность командира теперь уже не 
стрелковой, а автоматной роты. (Впоследствии она стала именоваться ротой 
автоматчиков.) 

Едва успели мы переговорить, как наблюдатели доложили, что в нашем направлении 
со стороны противника движутся два танка и за ними - цепи пехоты. Ах, как нам 
могут пригодиться две противотанковые гранаты, если сумеем их эффективно 
применить! И хорошо, что танков не больше, чем гранат. 

Мы занимали теперь совсем небольшой участок траншеи. Где-то вдали слева шел бой,
 наверное сосед тоже наступал или отстреливался. Но связи или контакта с ним не 
было. Справа вообще фланг был открыт. Всегда открытые фланги любого масштаба 
считались очень опасными, а в этой ситуации - и подавно. Главное теперь было не 
дать противнику обойти нас. Заметив группу до взвода фашистов с двумя танками, 
все и без всяких команд поняли, что нам здесь предстоит: ведь боевой 
командирский опыт был почти у всех наших штрафников, бывших офицеров, а ныне 
рядовых. 

Обе противотанковые гранаты приказал принести ко мне, оставил около себя и 
более или менее крепкого рослого штрафника в роли гранатометчика. А расчет ПТР 
возглавлял тот самый "Буслаев", который в бою на левом фланге как дубиной 
колошматил немцев своим "ружьишком". Остальные бойцы из взвода ПТР Петра 
Смирнова, как и он сам, остались на том месте, где так необычно метко били 
немцы по нашим атакующим из какого-то еще неведомого мне нового оружия. Да и 
младший лейтенант Карасев, видимо, остался там же. 

К счастью, как выяснилось потом, эти наши офицеры не погибли, а были только 
ранены и вскоре, через месяц-другой, вернулись в батальон. 

Несмотря на напряженную, опасную обстановку, складывающуюся у нас теперь, мысли 
лихорадочно искали причины колоссальных потерь там, перед первой немецкой 
траншеей. И все более в них проскальзывало предположение, что ужасная картина 
эта уж очень похожа на обыкновенные подрывы на минном поле. Свежо еще было 
впечатление от собственного печального опыта. Гнал эти мысли, как самые 
невероятные: ведь саперы сказали, что мин вообще не было... 

Так до конца войны меня и мучили сомнения, нет ли моей вины в том? И вот 
полгода спустя комбат (уже к тому времени полковник) Батурин на батальонном 
празднике под Берлином 9 мая 1945 года в честь долгожданной Победы открыл мне 
эту тайну. Он сказал мне "по секрету", что тогда по приказу генерала Батова (а 
я не без оснований подумал, что уж точно и с его, Батурина, согласия) нашу роту 
сознательно, преднамеренно пустили на минное поле. "Оправданием" этого комбат 
считал то, что оно немцами было "засеяно" минами с "неизвлекаемыми" 
взрывателями. Не очень в это верилось. Признавал же генерал Батов в своих