называемых "морд", или сплетенных из ивовых прутьев вершей для ловли рыбы. И 
почти каждый вечер ходил отец после работы на недалеко протекавшую бурную, 
студеную речку забирать улов. Иногда приносил "мелочь", а в период нерестового 
хода лососевых - и красную рыбу: горбушу, кету или кижуча, 

некоторые экземпляры которых достигали 6-8 килограммов (в этом случае 
появлялась у нас и красная икра). И все это и варилось, и жарилось, и 
засаливалось, и сушилось. А в общем - все шло к столу... 

Семья наша не была набожной. Отец, по-моему, всегда был откровенным атеистом, 
хотя поддерживал, скорее, не религиозные, а обрядовые праздники. Мама тоже к 
этим праздникам относилась с почтением, но тем не менее у нас никогда 
по-настоящему не соблюдали ни малых, ни "великих" постов. Зато на масленицу 
пекли огромное количество блинов, на пасху - красили яйца. А когда в 30-е годы 
открыли магазины со странным названием "Торгсин", в которых скупали у населения 
золотые, серебряные изделия и всякого рода украшения из драгоценных камней в 
обмен на белую муку-крупчатку, сахар и прочий дефицит, то мама в первую очередь 
снесла туда золотые нательные кресты и только после этого другие, невесть какие 
богатые украшения, оставив себе все-таки любимые золотые малюсенькие серьги. А 
в годы моей активной атеистической "деятельности" в так называемом СВБ (Союз 
воинствующих безбожников) мы, ребятишки, с особенным усердием и упоением 
ставили для взрослых массу "безбожных" спектаклей. Вот тогда по моей просьбе 
мама без особого сопротивления (и с одобрения отца) сняла из "красного" угла 
висевшую там большую икону Божией Матери и отдала ее моей бабушке. 

В нашей семье всего родились семь детей, но трое умерли еще в раннем детстве 
(что по тому времени не являлось редкостью), и до начала войны нас дожило 
четверо: два моих старших брата, моя младшая сестра и я. 

Пытался я несколько раз составить генеалогическое древо нашего рода, но отец 
мой никогда не посвящал нас в свою родословную, и дальше своего деда Данилы и 
бабушки Кати по материнской линии я так ничего и не узнал. Да в те годы как-то 
и не принято было искать свои корни: мало ли что "раскопаешь". А вот по боковым 
ветвям мне хорошо были знакомы другие дети и внуки Карелиных, жившие недалеко 
от нас. Это брат мамы, 

Петр Данилович, тоже дорожный мастер, коммунист, угодивший в 1937 году 
совершенно неожиданно под репрессивный каток и бесследно исчезнувший где-то на 
бескрайних просторах Крайнего Севера. Остались у него больная жена и пятеро 
детей, которым удалось выучиться, пережить войну; многие из них живы и теперь. 

Должен честно сказать, что тогдашние аресты и поиски "врагов народа" заражали 
многих, в том числе и нас, младших школьников (помню, например, как мы, ученики 
2-3-го класса по подсказке некоторых учителей искали на обложках своих школьных 
тетрадей в васнецовских стилизованных рисунках по былинной тематике якобы 
замаскированные надписи, наподобие "Долой ВКП(б)", и если не находили, то 
значит, "плохо искали"). А вот внезапные аресты наших близких, за кем никто из 
окружения никаких преступлений не видел, мы воспринимали как досадные ошибки 
при таком масштабном деле разоблачения вредителей и вообще всяческих врагов 
народа (тогда широко пропагандировалась известная пословица "лес рубят - щепки 
летят"). 

Но что удивительно: наряду с этой широкой кампанией поиска "врагов" происходило 
мощное воздействие на умы (и не только молодежи), воспитывавшее любовь к нашему 
строю и идеалам коммунизма. Достаточно вспомнить только фильмы и патриотические 
песни того времени. И это необычайно обостряло и то чувство любви к родине, и 
то сознание высокого патриотизма, с которыми мы вступили в священную войну 
против гитлеровской фашистской Германии. 

Репрессии тех лет кроме упомянутого мною моего дяди не затронули, к счастью, 
других родственников. Так, мамина младшая сестра Клавдия Даниловна (1915 года 
рождения), несмотря на репрессированного брата, работала телеграфисткой на 
узловой железнодорожной станции, по тому времени - на весьма ответственной 
должности. Замуж она вышла за инженера Баранова Василия Алексеевича, с первых 
дней войны ушедшего на фронт, а после войны ставшего офицером КГБ. Работал он в 
этой ипостаси все послевоенные годы в Риге и умер в 1970 году. Их сын, мой 
двоюродный брат Станислав, 1938 года рождения, добровольно поступивший в 
погранвойска и окончивший в свое время Военное училище погранвойск, из-за 
преследований и угрозы репрессий уже со стороны латышских властей, поскольку 
попал в черный список "красных ведьм", был вынужден покинуть Латвию в 1991 г. 

Как я уже говорил, у меня было два брата. На старшего из них, Ивана (1918 года 
рождения), я был так похож внешне, что нас часто путали даже знакомые. Так вот, 
Иван отличался разносторонними способностями: прекрасно играл на самых разных 
музыкальных инструментах, удивлял всех талантом рисовальщика, считался 
одаренным в математике (его учитель иногда за оригинальные решения задач 
выставлял ему вместо "пятерки" "шестерку"). Кстати, сразу же по окончании 10 
классов он был приглашен на должность учителя математики в нашу поселковую 
школу-семилетку. В 1937 году он был призван на военную службу в береговую 
охрану Тихоокеанского флота, где успешно выполнял роль учителя в группах