известность. И тогда он сам поможет нам сделать это более разумно. 

Ну, и слава богу. Только сестричку Азу было жаль. Зла она на нас не держала, 
так как мы втянули ее в эту авантюру с ее же согласия. А радость Азы от встречи 
с Николаем была такой бурной, такой безграничной, что мне показалось, будто и 
хорошо, что так получилось. 

Мне показалось, что мой новый лечащий врач-капитан, весьма миловидная женщина 
лет, наверное, тридцати, уж очень внимательна ко мне. Вначале это мне льстило. 
И я вспомнил, что когда проходил службу под Уфой в Южно-Уральском военном 
округе, у нас в полку была тоже врач-капитан. В нее буквально все офицеры полка 
были влюблены и часто по явно надуманному поводу старались попасть к ней на 
прием. Понять их можно было. Капитан медслужбы Родина была удивительно стройной,
 яркой брюнеткой необыкновенной красоты, с огромными карими глазами под словно 
летящими крыльями бровей и пышной прической под кокетливо надетой пилоткой. И 
"Песню о Родине", в которой были слова "Как невесту, Родину мы любим", пели 
тогда в строю чаще других песен. Правда, надежд на роман с ней ни у кого не 
было: одним из заместителей командира полка был ее муж, майор Родин, 
орденоносец, внушительных размеров красавец. 

Но здесь, в госпитале, это внимание стало меня несколько угнетать. И вот как-то 
она попросила, чтобы я вечером, как стемнеет, пришел в назначенное ею место 
"поговорить". 

Или потому, что эта докторша была, вероятно, лет на 10 старше меня, а скорее 
потому, что мои чувства к любимой девушке Рите, с которой я познакомился еще 
под Уфой (этому в моих воспоминаниях будет посвящена отдельная глава), были 
весьма сильны, но я не пошел на это свидание. 

Конечно же, отношение ее ко мне сразу изменилось, я был передан для дальнейшего 
"досмотра" и лечения другому врачу - мужчине, чему был весьма рад. Ведь и 
Николаю, и Азе, да и всем в нашем батальоне я говорил, что женат, имея в виду, 
конечно, Риту. Был уверен, что наш с ней "почтовый" роман обязательно 
закончится, если не убьют, свадьбой. 

Почему-то уже через несколько дней в госпитале снова начали формировать команды 
для отправки в тыл. Только собрались мы, помня слова начальника этого лечебного 
учреждения, идти к нему, как наша "попечительница" Аза сама нас разыскала, 
чтобы радостно сообщить, что по распоряжению подполковника мы зачислены в 
команду выздоравливающих и будем переезжать на новое место вместе с госпиталем. 


Поняли мы, что начальник госпиталя своим распоряжением упредил нас от 
повторения того "фортеля", который мы выкинули раньше. 

Да мы и действительно стали уже похожи на выздоравливающих. Молоды мы еще были 
очень. А в молодости легче срастаются переломы, рубцуются и заживают раны, 
быстрее рассасываются шрамы на коже и рубцы на сердце. 

У Николая сняли гипс, хотя рука его еще находилась на перевязи и он ходил на 
лечебную физкультуру. А я стал понемногу ощущать первые признаки восстановления 
самостоятельных движений ноги. И хотя от "шлеи" совсем еще освободиться не мог, 
стал тоже упражняться по указанию лечащего врача. 

На следующий день всех нас погрузили на прибывшие автомобили и перевезли в 
польский городок Калушин, освобожденный еще 1 августа. Не помню, как далеко он 
был от Варшавы, но передовые войска Фронта, вырвавшиеся вперед, уже кое-где 
форсировали Вислу южнее польской столицы. 

Разместили нас в каком-то хорошо сохранившемся здании на втором этаже, в 
небольших комнатах по 5-6 человек (к такому комфорту мы еще не были привычны!). 
И вот к нам в офицерскую "палату" поступил раненый капитан из нашего штрафбата 
(он после ранения не вернулся в батальон) и сообщил мне приятную новость. 
Приказом Командующего 70-й Армией состоялось награждение за бои по окружению 
брестской группировки немцев, и я был награжден орденом Отечественной войны. 

Думаю, вам понятна моя радость по этому случаю. И когда по нашим палатам стал 
ходить хиленький очкарик, местный фотограф, все мы с удовольствием принимали 
его приглашения запечатлеть себя. А ребята уговорили меня сфотографироваться 
уже 

с двумя орденами: моей "Красной звездой" и предложенным 

мне для этого случая чьим-то орденом Отечественной войны II степени. 

Я, не особенно раздумывая, согласился на это и, наверное, понятно было мое 
волнение, когда я получил довольно приличного качества фотографии "дважды 
орденоносца". Не выдержал и тут же написал письма маме с сестренкой на Дальний 
Восток и Рите.