к фронту, с тем чтобы попасть в какой-нибудь другой прифронтовой госпиталь 
долечиваться. Понимая, что без первичного документа о ранении ("карточки 
передового района") нам будет сложно объяснить свое появление там, мы решили 
попросту выкрасть эти карточки. Но не хотелось подставлять под неожиданный удар 
Азу, у которой они находились. Уговорили ее содействовать нашему побегу тем, 
что она на некоторое время отойдет от картотеки, а мы в это время сделаем свое 
"черное дело" и сбежим. 

Под шум и неразбериху, связанные со свертыванием госпиталя и отправкой раненых, 
мы, забрав карточки и предварительно собранные нехитрые свои вещи, скрылись из 
виду. Смешно, наверное, было видеть со стороны двух молодых лейтенантиков: 
одного с рукой в гипсе и на перевязи, а другого - ковыляющего при помощи 
странного устройства из поясного брезентового ремня. Крадучись, мы хотя и 
медленно, но упорно удалялись от расположения госпиталя, грузившегося в 
автомобили. 

Нам удалось незамеченными пройти километра два до перекрестка, на котором 
стояла прехорошенькая регулировщица. Уговорили ее остановить машину, идущую в 
сторону фронта, и вскоре, неуклюже взобравшись в кузов, мы уже стремительно 
удалялись от своего госпиталя, в котором провели больше двух недель. 

Передвигаясь с переменным успехом, "на перекладных", не всегда удачно и нередко 
пешком, мы через трое суток наткнулись, уже совсем недалеко от линии фронта, на 
полковой медпункт артиллеристов и попросили сделать мне перевязку, тем более 
что под повязкой я чувствовал какой-то зуд. Гипс на руке Николая решили пока не 
трогать. 

Сравнительно молодой, хотя и усатый капитан-медик завел нас в палатку под 
флагом с красным крестом. Когда он разбинтовал мою рану, я в ужасе увидел 
копошащихся в ней белых жирных червей величиной не менее двух сантиметров в 
длину. 

Наверное, моя физиономия сказала о моем испуге больше, чем я мог выразить 
словами, потому что доктор сразу стал меня успокаивать: "Не бойся, лейтенант, 
это хорошо, что эти три дня они тебе чистили рану, убирали гной и не дали ей 
сильно загноиться. Опасности никакой нет". Вычистили и обработали рану, 
перевязали и отпустили с миром, подсказав, в каком направлении двигаться до 
ближайшего медсанбата. Каково же было мое изумление, когда я узнал уже знакомый 
мне медсанбат! Ну, опять невероятное совпадение и везение! 

Николай свой путь в госпиталь проходил через какой-то другой медсанбат, но и 
меня, и его приняли хорошо. Вначале там подумали, что я успел получить еще одно 
ранение, но когда мы рассказали, какими мотивами руководствовались, сбежав из 
госпиталя, нас поняли. 

Это произошло числа 15-го августа. А уже 18-го (это был День военно-воздушного 
флота) нас снова эвакуировали в ближайший госпиталь. На фронте "наркомовские" 
100 граммов выдавали не только в наступлении, но и по праздникам. А поскольку 
это был праздник, хотя мы к авиации никакого отношения не имели, перед 
отправкой мы пообедали и выпили положенное по этому случаю. 

Везли нас недолго. Не знаю, только ли у меня случалась такая странная череда 
совпадений, но привезли нас в небольшой польский город за Бяла Подляской в тот 
же госпиталь, из которого мы бежали! Перебазировавшись, он уже принимал раненых 
на новом месте. Николай сразу же бросился искать Азу. И здесь, по случаю 
праздника, нам перед обедом тоже предложили по 100 граммов. Естественно, мы не 
отказались и от второго обеда, и от второй чарки водки. 

Не успели опомниться от случившегося, как нас срочно повели к начальнику 
госпиталя. Это был небольшого роста, будто высохший подполковник, на тщедушной 
фигуре которого узкие медицинские погоны казались даже широкими. Однако он 
обладал таким удивительно не подходящим к его малому росту "громовым" басом! 

Как он на нас кричал! Казалось, стены комнаты, в которой это происходило, 
вибрировали и дрожали, как во время артналета или бомбежки. И дезертирами нас 
называл, и грозился нас направить в штрафбат, поскольку уже донес в особый 
отдел о нашем побеге, совестил нас тем, что по нашей вине жестоко наказана 
медсестра, а для крепости внушения разбавлял свои тирады специфическими 
российскими сочными выражениями. 

Мне почему-то (может, виной тому была праздничная двойная доза спиртного) все 
происходящее казалось, скорее, смешным, чем грозным. В ответ я спокойно ответил 
ему, что штрафбат мне давно и хорошо знаком, а дезертируют обычно все-таки не к 
фронту, а от фронта. Медсестра же тут вообще ни при чем, так как мы 
просто-напросто элементарно выкрали свои документы во время предэвакуационной 
суматохи. 

Видимо, несмотря на свой оглушающий бас, подполковник был отходчив. 
Сравнительно быстро он смягчился, но все еще строгим тоном взял с нас слово, 
что если нам заблагорассудится повторить наш "подвиг", то мы поставим его в