города Жлобина он понес большие потери, в том числе и в командном составе, и 
стоял в обороне. Естественно, требовалось срочное пополнение. Именно тогда была 
отобрана в 27-м ОПРОСе (отдельном полку резерва офицерского состава) наша 
группа из 18 офицеров на командные должности. А к концу войны из этой группы 
остались в батальоне только трое: я, Миша Гольдштейн и Иван Матвиенко. 

Прибыв тогда в батальон, я принял взвод, а несколько позднее узнал, что 
приказом по Фронту назначен на должность командира роты. Еще подумал: ну какой 
из меня командир штрафной роты, если я в боях еще и взводом не покомандовал. 
Эта, на мой взгляд, несуразность была исправлена прямо здесь, в батальоне. Меня 
вызвал комбат и спросил, есть ли у меня возражения, если мне поручат 
командовать разведвзводом. То была моя первая личная беседа с подполковником 
Осиповым, поразившим меня и добротой, и каким-то отцовским теплом. Я так 
обрадовался этому предложению! Ведь на Дальнем Востоке я служил в разведвзводе. 
Значит, что-то уже знакомое! 

Приказом Командующего Фронтом генерала Рокоссовского это изменение узаконили аж 
в конце марта, уже после рейда в немецкий тыл. Видимо, не до этих мелочей было 
в то время Командующему. Но тогда, в конце декабря, в мои первые дни 
командования взводом в обороне под Жлобином, я еще не вжился в особенности 
структуры штрафбата, не понял тонкостей взаимоотношения штрафников с 
комсоставом и между собой. Лишь обратил внимание на обращение начальников к 
подчиненным, в том числе и к штрафникам, на "ты". И это нисколько людей не 
задевало, наоборот, они чувствовали в этом "ты" какую-то близость: значит, 
считают их в какой-то мере своими. Ведь большинство их до прибытия в ШБ были в 
званиях, да и возрастом старше многих из нас. Контингент штрафников был от 
младшего лейтенанта до подполковника. И меня поразил один факт, о котором 
сейчас расскажу. 

Из окопов к ротной походной кухне шел с термосом за пищей один штрафник. Вскоре 
его догнал другой штрафник, возвращавшийся в штаб батальона после доставки на 
передовую какого-то документа. И между ними произошел примерно такой разговор. 
"Кухонный" говорит "штабному": 

- У меня есть хорошие трофейные золотые часы. Хочешь, они будут твоими? 

- Что, "махнем не глядя"? (такой на фронте был обычай: менялись чем-нибудь, 
зажатым в кулаке, и только после размена становилось ясно, кто в выигрыше.) 

- Нет. Я вытяну руку, а ты метров с 5-6 ее прострелишь. Только не дальше, а то 
попадешь не туда, куда нужно, и не ближе, чтобы порох не попал в рану. 

- Давай! Только ты сначала покажи часы. 

И когда захотевший быть раненым высоко поднял руку с часами, другой 
скомандовал: 

- А теперь, сволочь, и другую руку поднимай! Да повыше! Я тебе покажу, гад, что 
не все такие продажные твари, как ты! 

И так, с поднятыми руками, как пленного, привел его прямо в штаб к комбату. 
Часы комбат отдал "конвоиру", а доставленный в штаб штрафник был передан в 
военный трибунал. Дальнейшую его судьбу я не знаю. Да и не в этом суть, а в том,
 на каких основах строились взаимоотношения между штрафниками, и неважно, в 
каких воинских званиях они были до того, как попали в штрафбат - из 
"окруженцев" или из боевых офицеров. Важно было, как относились сами штрафники 
к таким хитрецам. Редко они встречались у нас, но все-таки бывали. О некоторых 
из них я и расскажу по ходу воспоминаний. 

Не могу не рассказать об одном "выдающемся" штрафнике, прибывшем во взвод, 
когда мы стояли в обороне. Назову его фамилию несколько искаженно, хотя и 
созвучно, ну, например, Гехт. Делаю это умышленно. Вдруг когда-нибудь эти мои 
заметки как-то дойдут до его потомков. И им станет стыдно за их предка, 
которого они считали героем той далекой для них войны с фашистами. 

А прибыл он к нам в начале июля. Когда я и мои заместители познакомились с 
копией приговора, чувство брезгливости овладело нами. Осужден он был, как 
теперь сказали бы, за сексуальное домогательство и половое насилие в особо 
извращенном виде. 

Будучи инженер-майором, начальником какой-то тыловой службы в большом штабе и 
создав себе возможность питаться отдельно от всех, он не только заставлял 
девушек-солдаток, выполнявших обязанности официанток, приносить ему пищу, но и 
принуждал их во время завтраков и ужинов удовлетворять свои сексуальные прихоти.
 При этом он угрожал бедным солдаткам, что если они откажутся выполнять его 
требования или, тем более, пожалуются кому-нибудь, то у него хватит власти 
загнать их в штрафную роту (девушки не знали, что женщин в штрафные части не 
направляют). А это уже было насилием и шантажом. Приговор был суров: десять лет 
лишения свободы с заменой тремя месяцами штрафного батальона. И нам казалось 
это очень даже справедливым.