– Нам необходимо определить слабые места в шведской противовоздушной обороне, 
чтобы проникать через нее туда и обратно…

Казалось, даже воздух колебался какое-то время, прежде чем бомба взорвалась:

– Другими словами, ты должен добыть подробную карту шведской противовоздушной 
обороны!

Даже спустя много лет Веннерстрем не раз представлял себе, как они с Петром 
сидят за столом и напряженно рассматривают друг друга через стекло бутылок с 
минеральной водой. Петр застыл в неподвижности – бедняга не курил! – но Стиг 
нервно зажег сигарету и выпустил дым в потолок, затягивая крайне необходимую 
ему паузу. Руки тряслись.

Какой-то болван, извините за выражение, утверждал, что мне могли угрожать, если 
бы я не согласился. Это неправда. Мне никогда не угрожали! И я знаю себя 
достаточно хорошо, чтобы с полной уверенностью заявить, что если бы кто-нибудь 
действительно высказал угрозу, то из чистого протеста я рубанул бы «нет» 
навсегда. Вряд ли кто оспорит, что я на самом деле упрям!

Принуждения не было.

Мне честно предоставляли право выбора. Я попробовал привести в порядок 
разбежавшиеся мысли. Припоминаю, что выпустил кольцо дыма, которое растянулось 
и образовало овал вокруг головы Петра. Этот нимб выглядел очень забавно. Если 
категорически отвергнуть дело, которое для Центра представляет исключительную 
важность, как там прореагируют? Сведет ли это на нет мою роль в «холодной 
войне»? А если дать уклончивый ответ? «Сделаю, что смогу». И не делать ничего, 
предоставив все течению времени… Нет, так будет еще хуже. К тому же придется 
расписаться в собственной беспринципности. Этого я не хотел. Оставалось только 
«да» или «нет».

Что, если я отвечу «да»? Тогда все сложности устранятся. Я смогу осуществить 
свои планы. Ведь пребывание в Стокгольме – всего лишь переходный период. А 
потом – Средиземноморье…

Мое решение – той осенью в Хельсинки я стал шпионом против собственной страны – 
как-то не воспринималось всерьез, пока я находился на вилле за городом.

В той обстановке, рядом с Петром, ледяное дуновение «холодной войны» казалось 
слишком очевидным. К тому же я не страдал недостатком амбиций, связанных с моим 
взглядом на мировые проблемы. Даже в самолете по пути домой у меня еще не 
проснулось то, что называется национальным самосознанием. Но в Стокгольме, 
когда я вновь очутился в привычной, родной обстановке, сомнения начали 
преследовать меня как непрекращающийся кошмар.

«Но в случае, если бы грянула война между нашими странами – что тогда?» Так 
ставился вопрос. В это я, конечно, ни на мгновение не верил и не верю теперь. 
Полагаю, уж если и могли возникнуть какие-то военные осложнения, то только 
лично из-за меня. А этот аспект может быть интересен для кого угодно, но не для 
специалистов, которые уже о нем знают. И если быть полностью справедливым, то 
знают даже слишком много, что не так уж странно, как может показаться.

Случилось так, что, когда все уже осталось позади и мое разоблачение стало 
фактом, ведущие следователи вынуждены были вновь вернуться к определенным 
деталям, хотя предыдущее расследование показало, что они не были выданы мною. 
Повтор дознания назначили не по инициативе следователей. Они были достаточно 
опытными и проницательными, чтобы не иметь необходимости в доследовании. Просто 
силы, стоявшие за ними, оказали давление, потому что не желали верить 
полученным результатам. Может, это был главный обвинитель (которого, к слову 
сказать, я ни разу не видел за весь период допросов, длившийся целый год, и это 
никогда не перестанет удивлять меня). Возможно, давили военные власти. Но, 
скорее всего, американцы – им было за что мстить мне… Случалось, что я терял 
силы и терпение. «Какое теперь имеет значение – двойное, тройное или 
пятикратное пожизненное заключение?» – задавался я немым вопросом и 
преднамеренно шел на уступки. Помню, следователи в этих случаях озабоченно 
переглядывались и качали головами…

Первое время после возвращения в Хельсинки я смотрел на себя, как на шпиона 
интернационального масштаба, имеющего четко определенный мотив действий. Но 
однажды мне пришлось опоздать на заседание руководства ВВС. Открыв дверь, я 
извинился и вошел, на что председатель приветливо помахал рукой и предложил 
свободное место.

Не знаю, что со мной случилось, но я в буквальном смысле слова остолбенел. 
Стоял и смотрел на присутствующих, ничего не подозревающих и ни о чем не 
ведающих, и вдруг подумал: «А ведь среди вас появился предатель». Эта мысль 
пронзила меня с ужасающей силой, я словно увял и уменьшился в росте, и 
оставался тихим и отсутствующим во все время заседания. Но никто не обратил на