ротному и спрашивал который час. Он отвечал, что без двадцати пяти восемь, 
затем, что без пятнадцати. Наконец мы с Борькой закончили работу, предъявили ее 
взводному и, незаметно захватив приготовленные пакеты с бельем, в шапках, но 
без шинелей выскочили на улицу. В роте народ собирался на ужин. Преодолев 
отработанным движением забор, мы вскоре вышли дворами к бане. Нас ждало 
разочарование: в бане взорвались котлы и она была закрыта на ремонт. Не теряя 
времени, мы быстрым шагом поспешили обратно.

Курсант Суслов отличался редкой прожорливостью, объясняя это тем, что он еще 
молодой и ему надо расти. Вот и в этот раз Боб начал уговаривать меня выйти к 
гастроному на площади Ленина для того, чтобы купить булочек на ужин. Я 
отказывался, говоря, что там сейчас полно офицеров нашего училища, которые 
возвращаются со службы домой, и мы там обязательно попадемся. Споря таким 
образом, мы дошли до улицы Подбельского и пошли по ней в сторону площади Ленина.
 Суслов за еду способен был уговорить даже паровоз. Было темно и на улице шел 
снег крупными хлопьями. Как и положено в самоволке, моя голова вращалась на 
триста шестьдесят градусов пытаясь обнаружить опасность. Однако ничего, что 
предвещало бы неприятности визуально выявить не удалось. Тем не менее, внутри 
меня все напряглось, когда мы приблизились к освещенному кругу под фонарем. С 
другой стороны к нему подходил человек в светлом пальто. Офицерская шинель 
темная и я бы ее ни с чем не спутал. Но подсознательно напряжение увеличивалось.
 И не напрасно. На освещенный участок вышел старший лейтенант Баландин в 
светлой парадной шинели. Мы увидели друг друга и я, двинув беззаботно 
болтавшего Суслова в бок, прошипел: «Атас! Баландин!». Тут и Боб узрел 
опасность и мы быстрым шагом стали переходить на другую сторону улицы. Баландин 
попытался остановить нас, окликнув по фамилии, но мы не оборачивались. Скосив 
немного глаза, Борька сказал: «Он бежит». Я ответил: «Побежали и мы». Повторять 
не пришлось. Мы рванули и скрылись в темной подворотне, где ловить нас было 
занятием абсолютно бесперспективным. Когда мы перепрыгнули через забор, рота 
стоилась во дворе для того, чтобы идти на ужин. Спрятав пакеты с бельем под 
деревом, мы встали в строй, а я подошел к Коню и еще раз зафиксировался, 
спросив, который теперь час. Конь заревел, что я его достал и давно должен 
купить себе часы, но потом все же сказал, что на его «Командирских» без трех 
минут восемь. Я поблагодарил и встал в строй.

Мы ни минуты не сомневались, что утром Баландин доложит о нас командиру роты, 
поэтому, когда нас вызвали из строя, а все остальные пошли на занятия, мы были 
невозмутимы, как индейцы.

В канцелярии начался грубый прессинг. Конь сказал, что его мои штучки уже 
достали и теперь наверняка меня отчислят из училища. Суслову он тоже что-то 
обещал. Я не спорил, но когда он выговорился, спросил: «А в чем собственно 
дело? На образец воинской дисциплины я явно не тяну, но с прошлого залета вроде 
бы ничего не произошло». Тут Конь взорвался: «Вчера вечером вы были в 
самовольной отлучке! Вас обоих видел старший лейтенант Баландин на улице 
Подбельского. Вы несли в пакетах водку для Новогодней пьянки!». Тут я не 
выдержал и возразил, сказав, что весь вечер находился в казарме. Это могут 
подтвердить все. Как бы между делом я спросил, когда именно видел нас Баландин. 
Тот ответил, что примерно без двадцати, без пятнадцати минут восемь. Состроив 
обиженную физиономию, но ликуя в душе, я напомнил Коню, что в это самое время 
спрашивал у него в казарме время». Скажите, как я мог быть одновременно в двух 
местах?», — очень правдоподобно возмутился я

«Да и на ужине Вы нас с Сусловым видели». Конь прекрасно это помнил и уже 
неуверенно спросил Баландина: «Вова, а ты точно их видел?». На что тот ответил 
вопросом: «Саша это я?» и ткнул в себя пальцем. Конь подтвердил: «Ты». Потом 
Баландин указал на ротного и спросил: «А это ты?». Конь подтвердил и это. «Ну 
вот так я их вчера видел также как тебя сейчас», — раздраженный недоверием 
сказал старлей. Конь тупо и недоверчиво посмотрел на меня. Я в ответ пожал 
плечами и сказал: «Но Вы ведь тоже меня вчера видели». На что ротный заорал: 
«Не видел я тебя!». 

Наверное понятно, что нам ничего не сделали. Спустя еще полгода, когда у нас с 
Баландиным наладились отношения настолько хорошие, насколько они могут быть у 
офицера и курсанта, он, видимо долго раздумывая спрашивать или нет, все же 
спросил:

— Скажи, а тогда у «Снежинки» был ты?

— Конечно я.

А перед Новым годом на Подбельского от меня убежали вы с Бобом?

Естественно, — подтвердил я.

Баландин облегченно вздохнул: «Уф! А я думал, что у меня крыша поехала».