В Воронеже мать сошлась с Валерианой Александровичем Бедряной, служившим тогда 
начальником вокзала Бедряна был женат, давно разошелся с женой, но в те времена 
получить разрешение на расторжение церковного брака было невозможно, и мать 
жила с ним, как говорилось, вне законного брака. У них родились двое детей — 
мои сводные сестра Анна и брат Анатолий.

В 1904 году Бедряна перевелся в Полтаву, а затем в Киев, где он служил на 
Московско-Киевско-Воронежской железной дороге. Получал он небольшое жалованье, 
детей было двое, а затем трое, и мать стала работать портнихой.

Бедряна был много старше моей матери. Умер он в 1922 году.

В связи с переездами из одного города в другой я поздно начал учиться. При 
поступлении в гимназию, да и в дальнейшем крестьянское происхождение и 
«незаконнорожденность» крайне тяжело отражались на мне.

Рос я, как говорится, сам по себе, но учился хорошо и кончил гимназию с 
серебряной медалью. Рано начал работать: давал уроки, служил в товарной конторе.


Читал я много, как многие мои сверстники, увлекался спортом, но жили мы 
беспросветно бедно, и уже в те годы я начал чувствовать антипатию к богатым, ко 
всякого рода властям, даже сам царь-батюшка не вызывал у меня восторга, как у 
некоторых моих сверстников. Истинный мой батюшка меня бросил, и этот ничего 
хорошего нашей семье не сделал. Но это еще не было моей политической позицией. 
И вообще, политическими вопросами я стал интересоваться, только когда началась 
мировая война. Поражения русской армии, позорные дела царской фамилии, Распутин 
и все такое прочее — вот что заставило меня думать, почему все идет не так, как 
надо.

В эти годы, семнадцатилетним, я сдружился со своими одноклассниками Федором 
Брауном и Леонидом Федоровым. Один брат Федора, Ленька, мой лучший дружок, был 
студентом, состоял в партии эсеров, другой брат тоже был связан с эсерами; их 
влияние, их восторженные рассказы о бесстрашии эсеров-боевиков и главного их 
террориста Бориса Савинкова завлекли меня к эсерам, затуманили мне голову и, в 
конце концов, забросили в эмиграцию.

В 1917 году, в бурные дни Февральской и Октябрьской революций, я было вырвался 
из эсеровского дурмана, начат читать марксистскую литературу, увлекся 
Плехановым, бегал на митинги, где выступам большевистские ораторы, но в 1918 
году, когда в Киев пришли немцы, опять попал в объятия своих старых друзей и 
под их влиянием поехал на Дон, где находился тогда их «вождь» — Борис Савинков. 
Там, присмотревшись к деникинцам, разобравшись, за что они воюют, я сбежал от 
них и вернулся в Киев, к которому в это время подходила Красная Армия. Тут бы 
мне и остаться, но, снова поддавшись влиянию друзей, я уехал в Одессу, а в 
декабре 1919 года на английском пароходе — в Салоники, а затем перебрался в 
Югославию.

Жизнь там вызывала горькие мысли: как и зачем я сюда попал? Через несколько 
месяцев мне, как и другим эмигрантам, предложили поехать в Крым, к Врангелю, в 
случае отказа угрожали лишением пособия. Большинство поехало, и лишь немногие, 
в том числе и я, отказались — мы не хотели участвовать в братоубийственной 
войне. Нас сразу лишили пособия, пришлось продать все, что было. Приходилось 
голодать, чтобы не умереть с голоду, пришлось работать уборщиком.

Через некоторое время в Белграде появился мой «злой ангел» — Ленька Федоров, 
приехавший из Польши в составе миссии от Бориса Савинкова вербовать людей в 
«настоящую революционную армию освобождения России от большевиков». Я опять 
поддался ему и поехал.

Пока я добирался до Варшавы, формирование «армии освобождения» прекратилось. 
Федоров сперва приютил меня у себя в гостинице, где он занимал прекрасный номер.
 Жили мы, как говорится, по-царски, в свое удовольствие. Но вскоре я ему надоел,
 и он выставил меня, устроив в офицерский эмигрантский лагерь. Он же состряпал 
мне офицерские документы, чтобы я мог быть с полным правом помещен в этот 
лагерь. Так я и сделался поручиком Крошко.

Через пару месяцев Федоров вызвал меня из лагеря для работы в оперативной 
группе савинковской организации. Возглавляли эту группу Виктор Савинков — брат 
Бориса — и полковник Перхуров (один из руководителей ярославского мятежа). 
Непосредственными моими начальниками были капитан Гомолицкий и полковник 
Самсонов. Как я позже выяснил, Гомолицкий был агентом французской разведки, а 
Самсонов — английской. Раньше Самсонов был начальником контрразведки в 
Архангельске.

Вскоре вместе с капитаном Гомолицким я выехал во Львов, где в экспозитуре 2-го 
отдела польского генштаба нам оформили документы на право пребывания в 
пограничной зоне и перехода через границу в так называемую нейтральную зону 
(граница с Советским Союзом не была тогда еще демаркирована, и на советскую 
сторону мы ходили с целью переброски туда антисоветской литературы и для сбора