И вот теперь было не исключено, что я со своими бомбами промчусь в какой-то миг 
и над родительскими головами.

Днепропетровск бил здорово, огонь зря не разбрасывал и прожекторов собрал до 
черта. Но на боевом курсе с большой высоты стали чуть просматриваться кварталы 
города. Я угадал на параллели Днепра нашу главную, прямую как стрела магистраль 
– проспект Карла Маркса, прикинул в сплошной черноте район Херсонской, где был 
наш дом, Садовой и Комсомольской – место сбора моих друзей. Ребят, конечно, в 
городе нет. Я еще не знал, что Семен Галембо, успев окончить мединститут, с 
ходу получил назначение в танковые войска и сейчас где-то кочевал со своим 
медсанбатом в самом пекле боя; что Генька Каминский, став командиром торпедного 
катера, гонялся по Черному морю за немецкими кораблями и что Аркашка Перлов в 
первый же день войны настоял в райкоме комсомола на немедленной отправке его на 
фронт и тем же летом погиб в бою. Не знал я, что мои подружки-выпускницы 
врачихи Лида, Люба и Люся ушли из Днепропетровска со своими госпиталями, а Мира 
Серебренникова, спасая своих стариков, слишком поздно покинула город, нарвалась 
на немцев и в какой-то западне была расстреляна. Где-то под Ленинградом воевал 
и был еще жив Юрка Жадан, но позже и его следы навсегда затерялись.

...Нас уже зацепили прожектора, но память была растревожена, и я не замечал, 
как все ближе к нам стали ложиться тяжелые снаряды.

– Командир, командир, доверни влево, держи курс, курс держи, – уже не на шутку 
злился и нервничал Петя Архипов.

– Доворачиваю, Петя, доворачиваю, – машинально бубнил я, не в силах повернуть 
мозги к сиюминутному времени.

– Что ж ты делаешь, командир? – заорал Петя.

Я как очнулся. Бросил свои забортные наблюдения, чуть повел машину влево, и в 
тот же миг, совсем рядом, лопнул крупный снаряд. Правый мотор дернулся, обрезал,
 выбросил длинный оранжевый хвост выхлопа. На приборе закачались обороты. С 
капота задрался изрядный лоскут дюраля. Попробовал чуть уменьшить режим – пламя 
укоротилось, хлопки стали реже. Он все-таки был жив, этот правый, и все еще 
тянул. Теперь я курс держу ровно и думаю совершенно о другом, как бы добраться 
до линии фронта? Архипов сердито ворчит, дает мелкие довороты, ведет на цель, и,
 хотя нас продолжают обкладывать рвущимися снарядами, мы дотягиваем до точки 
прицеливания и, наконец, расстаемся с бомбами.

Мотор по-прежнему выплескивает космы огня, работает с перебоями. Только бы не 
загорелся. На меньших оборотах чуть успокаивается, а температуру и давление 
масла держит как вполне здоровый. Так и идем. Время тянется страшно медленно. 
Ну, не подведи, дорогой, ну, подержись еще немножко! Кажется, вижу блеснувший 
на горизонте Донец. За ним – наши. Там ничего не страшно. Но, откуда ни 
возьмись, вокруг засверкали снаряды, подняли сонные лучи три или четыре 
прожектора. Жаль терять высоту, но я чуть снижаю обороты, чтоб нас не так было 
видно и слышно.

Наконец, линия фронта. Свои! Но не падать же от радости! Перебираем попутные 
аэродромы. Вот на ближайшем и сядем. Высота держится. Мотор новых фокусов не 
выдает, тянет потихоньку, как раненый солдат. Так стоит ли садиться на 
ближайшем? Может, пройти к следующим? Прошли и мимо них. Под утро сели дома, в 
Серпухове.

Зрелище на земле открылось любопытное. С моторного капота был выдран метровый 
бок. На двух цилиндрах разбиты головки. В фильтрах полно железа. Мотор пришлось 
менять, а капот мастера заклепали огромной дюралевой латкой и крупно на ней 
прочеканили: «Днепропетровск».

Жарким июльским вечером, еще задолго до захода солнца, полк сидел под 
самолетами в ожидании появления с КП сигнальных ракет. Или зеленых – для 
немедленного взлета, или красных – отбойных. Разведчики погоды, ища проходы к 
Орлу, один за другим возвращались с маршрутов, сообщая о непроходимых грозах, 
но команды на отбой командир не давал. Видно, и его держало на взводе старшее 
начальство, раз уж очень нужно было ударить, именно сейчас, в эту ночь, по 
сплетению железных дорог и сгрудившимся там составам, подтягивавшим к 
трещавшему в разгоревшейся Курской битве немецкому фронту войска, вооружение и 
горючее.

Мы беспокойно курили, балагурили, о чем-то возбужденно спорили, стараясь 
отделаться мыслями от предстоящих испытаний. Временами, когда с КП вдруг 
взлетала зеленая ракета, аэродром замирал в молчании, но никто не трогался с 
места – ждали следующую. Появлялась красная. Еще зеленая и опять красная. 
Значит, ждать. Терпеть не могли мы этих долгих ожиданий. Лучше уж в воздух, 
куда угодно, пусть даже в грозы. Нервы взвинчены до предела. В других случаях в 
такую погоду давали отбой, и по аэродрому прокатывался ликующий клик. 
Осознавали все без малейших сомнений и колебаний, что сегодня очень важно 
нанести еще один удар по фашистским тылам и его укреплениям, и мы готовы это 
сделать от души и со вкусом, но, когда схватка со стихией становится намного