спровоцировать на откровенный разговор, ухмыляясь, выложили из своих 
справочников довольно полные сведения о целом ряде командиров и летчиков из 
частей и соединений АДД, а некоторых из них, особенно из высшего руководства, 
показали на фотографиях. Неженцев действительно далеко не всех знал в лицо, а 
из самых высоких по чину узнал только командира полка и дивизии. Более же 
крупных своих прямых начальников впервые увидел на фотопланшетах там, в 
фашистском штабе.

Дальше был плен. Сидел в лагерях Прибалтики, под Ригой. А в середине сентября, 
когда пленников перебрасывали на какие-то работы в Белоруссию, он и его 
товарищи ночью, перед рассветом, на ходу поезда выбили нижние боковые доски 
вагона и через эту щель выбросились в темноту. Рядом оказался мелкий лесок, и в 
нем беглецы потерялись. Но пяти человекам удалось собраться. Теперь Неженцев и 
его друзья были предельно осторожны. Они сумели выйти на партизан, а затем, с 
их помощью в октябре перейти линию фронта. Тут уж в работу вступила машина 
НКВД: сначала косточки промыл особый отдел 4-й ударной армии, затем более 
месяца «просвечивали» в лагере под Торопцом и, наконец, с пересыльного пункта в 
Суздале под самый Новый год отпустили в полк.

Алексей снова продолжал летать стрелком-радистом – воевал до самой Победы. 
После войны поселился в Судже. Был отличным комбайнером, к боевым наградам 
присоединились крупные трудовые. Но настигли болезни, и в конце восьмидесятых 
он умер.

Спустя двадцать два года после той памятной катастрофы под Чернушкой, в редкое 
для этих мест засушливое лето местный лесник обнаружил в лесу наш упавший 
самолет и останки человека. В сохранившемся пластмассовом патроне хранились его 
имя и адрес родных. Это был штурман Алексей Васильев. Вскоре Ростов, его родной 
город, многолюдным потоком провожал своего сына на вечный покой. К 
двадцатилетию Победы Алексей Сергеевич Васильев был награжден орденом 
Отечественной войны 1-й степени. Боевую награду приняли Мария Ефимовна и Сергей 
Антонович Васильевы – его мать и отец.

Останков Николая Чернова среди обломков самолета не оказалось. Да их там и не 
должно было быть: Чернов на мою команду покинуть самолет отозвался, и если не 
прыгнул, то выпал. Но все, что было потом, утопает в догадках: он мог погибнуть 
при падении с парашютом или принять смерть в перестрелке с преследователями. 
Плен? Вряд ли, пришли бы слухи.

Так с приходом Неженцева стала постепенно, растянувшись на годы, обрисовываться 
судьба всего моего экипажа, разбросанного по лесному половодью в июльскую 
грозовую ночь сорок второго года.

К целям тогда никто не прошел, а те, кто пытался пробиться, расплатились за 
свою самонадеянность – кто самолетом, кто горькой лагерной судьбой, а кто и 
жизнью.

Не в ту ли пору Сталин спросил Голованова: кто посылает летчиков АДА в грозовые 
ночи на дальние цели? Вопрос был грозный, и командующий, взяв всю полноту 
ответственности на себя, доложил, что это делает он, поскольку погода за линией 
фронта всегда неизвестна и у него нет другого выхода, кроме как ориентироваться 
в метеобстановке почти наугад, давая право каждому экипажу при встрече с 
опасной погодой отбомбиться по запасной цели или вернуться на свой аэродром, на 
что Сталин неопределенно произнес:

– Ну, что ж, если так...

И больше к этому вопросу не возвращался.

23 ноября трехсоттридцатитысячная группировка фашистских войск под Сталинградом 
была окружена двойным кольцом. Внутреннее сжималось и дробило котел на части, 
внешнее сдерживало напор немецких армий, пытавшихся протаранить кольцо извне. 
Те, что внутри, сдаваться не собирались и с отчаянием обреченных бросались в 
контратаки, ища бреши. Завершить их разгром нужно было в кратчайшее время, чтоб 
освободить фронты для новых операций.

АДД в этой борьбе наседала на немецкие оперативные перевозки, тянувшиеся с 
резервами к фронту, но спустя неделю после нового, 1943 года частью сил подсела 
поближе к Сталинграду.

Наш полк занял полевую площадку в районе Камышина. Летный состав разместился в 
крохотной школе выселенной деревни немцев Поволжья Унтердорф, еще хранившей в 
мертвящем запустении и развале следы недавнего порядка и ухоженности.

До аэродрома было километров пять или шесть. Этот путь по занесенной снегами 
дороге мы преодолевали стоя, держась друг за друга, на широких деревянных 
платформах, скользивших на прицепах за тракторами, то и дело буксовавшими на 
крутых застругах.

Морозы с каленым ветерком пробирались сквозь наши меха и до синевы обжигали