станции день и ночь идут эшелоны с войсками и вооружением. Немцы гонят их из 
Германии, снимают с других фронтов и прут эту несметную силу на Сталинград, на 
Сталинград. До них, кроме нас, никому не дотянуться, и мы, наконец, покидаем 
Рассказово, возвращаемся в свой Серпухов и оттуда веером – то на дальних 
подходах, то на ближних подступах – по два вылета в ночь, наваливаемся на эти 
вагонные стада.

Тут картины погорячей и посуровей. В прозрачную темную ночь с одной точки 
одновременно были видны огни станционных пожаров с белыми всплесками взрывов в 
Минске, Смоленске, Орше, даже Могилеве и Витебске. Урон под нашими ударами 
немцы несли немалый, но и их оборона с каждым днем становилась для нас все 
опаснее, а Брянск и Смоленск стояли как крепости. Там небо кипело и никому не 
обещало легкой удачи. Гуще пошли потери. Октябрь был не в меру прожорлив. Не 
вернулись с боевого задания Панкратов, Лакомкин, Лысенко. У каждого еще по три 
человека. Бесследно исчез опытнейший экипаж Медведева. Ушел горящим от цели 
Словесник. До последнего держал в руках машину, пока покидал ее экипаж, самому 
высоты не хватило – при посадке на лес сгорел. Сбитые над Брянском тянули на 
последних остатках летучести к окружавшим его на огромных площадях лесным 
партизанским владениям и через день-другой доставлялись на свои аэродромы. 
По-иному виделась Смоленщина – места большей частью открытые, густо 
«населенные» немцами, да и полицаями хорошо нашпигованные. Тут немногим светило 
везение. В плен попадали редко – чаще всего погибали. Выбирались единицы.

Как ни важны были те задачи по борьбе с резервами и перевозками, остро и во 
весь рост взросла другая, может, самая важная – завоевание господства в воздухе.


Ее решающая суть для исхода Сталинградской битвы, как и вообще для судьбы войны,
 мне открылась нескоро, но многое виделось и тогда. Немцы с этого начали войну 
и всеми силами старались удерживать свой перевес в воздухе. Наши предпочитали 
видеть свою авиацию висящей над головой, непосредственно поддерживающей атаки, 
а всякие там господства и превосходства – это, мол, по расхожему толкованию, 
химера, от лукавого, так сказать, плоды академического заумствования. А того не 
замечали, что наша авиация порой не столько поддерживала свои войска, сколько 
вынуждена была отчаянно отбиваться от превосходящих сил воздушного противника, 
была скована его действиями, не дававшего одновременно поднять головы и боевым 
порядкам наземных войск. На эту очевидность уже обратил внимание Сталин и в 
своей телеграмме Г. К. Жукову, в канун перехода сталинградских фронтов в 
контрнаступление, напомнил (о чем публикации появились спустя многие годы 
мирного времени): «Опыт войны с немцами показывает, что операцию против немцев 
можно выиграть лишь в том случае, если имеем превосходство в воздухе».

Правда, для решительного подавления люфтваффе сил у советской авиации в то 
время было еще маловато, но правда и то, что сама идея завоевания господства в 
воздухе далеко не у всех общевойсковых командиров и командующих находила 
поддержку и понимание.

На фронтах в районе Сталинграда не стихали и с новой яростью разгорались 
воздушные бои. Бомбардировщики и штурмовики с рассвета до вечерней зари 
набрасывались на немецкие аэродромы. При почти равном количественном 
соотношении сил и пока еще качественном преимуществе фашистской авиации вырвать 
господство на свою сторону можно было только неимоверным, нечеловеческим 
напряжением сил, но сделать это нужно было во что бы то ни стало.

Дальникам в этой борьбе поручена их коронная роль – удары по группировкам 
бомбардировщиков, засевшим на наибольшей глубине. Иные аэродромы, особенно 
стационарные, переполненные разнотипными самолетами, были прикрыты ничуть не 
хуже крупных железнодорожных узлов. Протолкаться незадетым к точке сбрасывания 
бомб удавалось не каждому. Эти цели в отличие от крупных площадных были сложнее,
 потоньше, что ли. Тут меткость удара должна быть более высокой, чтоб 
непременно попасть в самолетные стоянки – цель очень узкую и малоразмерную. Не 
проще выглядели склады горючего и боеприпасов. Из-за этих особенностей высота 
удара назначалась пониже, а значит, и поближе к стволам зенитной артиллерии. 
Хорошо, если самолеты стоят рядышком, крыло к крылу: один подожжешь – запылают 
и соседние. Но они разбросаны по полю, сидят в капонирах, и мы достаем их 
РРАБами. Пожары вспыхивают в разных углах аэродрома, но не так густо, как 
хотелось бы, а сколько повреждено самолетов, не поддавшихся возгоранию, мы не 
знаем. Удары по одним и тем же аэродромам приходилось повторять – ввод в строй 
полосы и стоянок занимал не так уж много времени.

Напряжение боевых действий возрастало все больше. На бомбежку вражеских 
аэродромов полк выходит из ночи в ночь, и даже такой, в те годы великий день, 
как 25-я годовщина Октябрьской революции, не стал исключением.

В ту ночь, с седьмого на восьмое, не вернулся с боевого задания экипаж 
комиссара Алексея Петровича Чулкова. Хоть и был он по штату комиссаром 
Урутинской эскадрильи – своим комиссаром почитал его весь полк, вызывая 
невольную ревность у других, в том числе и полковых, но нелетающих 
политработников.