просматривались не только улицы и площади, но и крыши домов, шпили костелов. 
Зенитная артиллерия била изо всех сил, но все наугад, вразброс, не видя целей. 
Монотонно и испуганно качались прожекторные лучи, никого не задевая. Казалось, 
город смирился со своей обреченностью и отбивался нехотя, будто прося пощады.

Архипов вывел меня на боевой курс и повел к предназначенному нам центральному 
вокзалу. Его пути, по пробку забитые немецкими составами, еще просматривались 
сквозь пелену огня и дыма. Там утонула, просверкав белыми огнями взрывов, и 
наша серия. Ушли спокойно, как с полигона. Мы оглядывались назад и долго видели,
 как горит Варшава, как еще мерцают в разных углах города пунктиры рвущихся 
бомб и сполохи крупных взрывов.

Да и Будапешт бил не по-столичному. Иной «провинциал», не говоря уже о Данциге 
и Кенигсберге, так лупил, что «мадьярская твердыня» казалась против них 
дистрофиком. Не обороной был в ту ночь страшен Будапешт, а диким разгулом над 
Карпатским хребтом фронтальной грозовой стихии, преграждавшей путь к целям. К 
стене огня с потоками воды и снега страшно было приблизиться. Я готов был 
вернуться, но, уйдя немного вправо, мне показалось, что там замаячил проход. 
Знал бы – не полез. Он завел нас еще дальше в сторону, втянул в жестокую 
передрягу, в которой, казалось, не выдержат самолетные кости, но потом отпустил,
 и мы неожиданно выбрались из него на свободный простор. Впереди не столько был 
виден, сколько в размытой лунной дымке угадывался Будапешт. Его уже бомбили. 
Сюда сквозь грозовые стены проникли очень немногие. Обрисовалась оборона: 
артиллерия била крупным калибром по большой площади, а прожектора, как длинными 
кистями, бестолково, из конца в конец промазывали небо.

На обход грозы мы потеряли очень много времени, и теперь я тревожно думал 
только о том, удастся ли дотянуть хотя бы до своей территории. Бензина в баках 
уже давно осталось меньше половины. К Будапешту еще топать да топать – минут 20,
 да разворот, да к этой точке, где я сейчас, тоже 20. Нет, дальше ни шагу! Я 
дрогнул. Резко разворачиваюсь на обратный курс и кричу штурману:

– Петя, лучше не дойти до Будапешта, чем до линии фронта! Ищи другую хорошую 
цель!

– Командир, где я тебе найду хорошую? А те, что есть, они и наших бомб не стоят.
 По пути мы найдем то, что надо...

Да, он прав. Я смотрю на карту, потом на землю – полнейший покой. В городах 
горит свет. Наверное, все спят. Я не перестаю щелкать бензиномером и считать 
километры, минуты и литры. Хорошо бы освободиться от бомб, но они уже 
предназначены для Ковеля – там целый паук железных дорог, по которым с запада 
на юг и восток немцы гонят свои войска и технику. Снова сечем карпатский фронт, 
он стал чуть пожиже, и мы пронизали его почти по прямой. Наконец Ковель. Мы 
стали легче на целую тонну. Страхи постепенно улетучились. В белом дне, 
досасывая последние литры, сели у себя дома.

В газетных сводках Совинформбюро было сказано, что в ночь на 5 сентября при 
бомбардировке в сложных метеорологических условиях военных объектов в Будапеште 
было вызвано 33 очага пожара, а в Кенигсберге 24 очага и 5 взрывов большой силы.
 Сказано также, что все самолеты, кроме одного, вернулись на свои базы.

Интересно, кого имели в виду, говоря о том единственном невернувшемся – 
Вихорева ли, из братского полка, Лукиенка или Душкина из другой дивизии? Да-да, 
того самого, моего нечаянного, как богом посланного, мимолетного, но сердечного 
друга Ваню Душкина, экипаж которого всего полтора месяца назад, как и мой, 
постигла, при встрече с грозами, трагичная неудача. Да эти ли только трое не 
пришли в тот день на свои аэродромы?... Душкин объявился через месяц. Истратив 
на обход гроз слишком много времени, он все-таки очертя голову, пошел на 
Будапешт, но ему не хватило бензина, чтобы дотянуть даже до линии фронта. 
Деваться некуда – приткнулся в белорусских лесах на фюзеляж. Машину потерял, но 
экипаж, целый и невредимый, привел в полк. Нескоро вернулся и Вихорев, а 
Лукиенка вызволили из плена только в конце войны.

Хоть и труден до невозможности был Будапешт, да не он в те дни больше всего 
будоражил мысли, чувства, мало сказать, народа, человечества. Советское 
информбюро уже дважды сообщало о бомбардировках Берлина. Этой ошеломляющей 
новостью были захвачены и все информационные агентства мира. Германия 
выкручивалась, пытаясь принизить сам факт бомбардировки своей столицы и как-то 
поблагороднее объяснить случившееся после недавних публичных уверений в 
окончательном разгроме советской авиации. Однако дело-то вот как обстояло.

Первый удар АДД нанесла в ночь на 27 августа 1942 года. Действуя в сложных 
метеоусловиях по военно-промышленным объектам в Берлине, сообщали наши газеты, 
там было вызвано 9 очагов пожара, в Данциге – также 9, в Кенигсберге – 10 
очагов, сопровождавшихся взрывами. Отмечались удары и по другим городам 
Германии.

Следующая информация уточнила результаты ударов в ночь на 30 августа: в Берлине 
– 48 пожаров и 9 взрывов, в Кенигсберге – 29 очагов пожара и 6 взрывов, в