Николай Митрофанов. Появись он немного раньше, вошел бы в свою прежнюю команду, 
к Тарелкину, и, кто знает, может, вместе с ним успел бы и погибнуть, но теперь 
он был зачислен ко мне, хотя это обстоятельство никак не повышало его шансы на 
более благополучную судьбу.

Обозначился на горизонте и Афанасий Терехин. Путь его в одиночном хождении по 
вражеской территории не отличался стремительностью и нетерпением. Шел не спеша, 
обдумывая каждый шаг. Экипажный бортпаек освобождал его от заходов в деревни, 
но информацией от встреченных стариков, а чаще старух и мальчишек располагал. 
Ночевал Терехин в лесах, случалось – и в деревенских баньках. Однажды нарвался 
на отряд полицаев и, отстреливаясь, ушел в лес, но его выследили партизаны и, 
разобравшись в обстоятельствах терехинской одиссеи, переправили через линию 
фронта, к своим.

Тут его ждали фильтры спецлагерей НКВД. Освободившись от подозрений в 
неблагонадежности, Терехин вместе с тем заинтересовал начальство своей 
развитостью, эрудицией и неожиданно получил предложение занять должность 
командира радиовзвода. Возражений не последовало. Новая служба пошла в гору. 
Проявив на ней высокую, так сказать, идеологическую подкованность, Афанасий 
Андреевич вскоре был назначен политруком роты. Да вот беда – партбилет остался 
в полку. Даже по традициям лагерного своеволия держать политрука без партбилета 
было как-то неловко. Пришлось отпустить комиссара на недельку, чтоб захватил и 
барахло, и документы. Да не тут-то было. Командир полка сразу прибрал его к 
рукам и назначил стрелком в экипаж к Саше Романову. Лагерники голоса не 
подавали: с Тихоновым, по старой памяти, лучше не связываться. Да и потеря для 
них, видно, была не из крупных. Терехин воевал у нас в полку до конца войны. 
Потом очень долго учительствовал в родной деревне. Не так давно перебрался в 
город. Он и сейчас не расстается со школой.

Пополнился воздушным стрелком и мой экипаж. Пришел молоденький, круглолицый, с 
большими голубыми глазами и простодушной улыбкой на пухлых губах Вася Штефурко. 
Во всем его облике светились детская непосредственность, доброта души и 
доверчивость. И слава богу: такое редко кому дается. Дело он знал, в боевом 
полете держался молодецки, был безотказным и старательным малым.

Первый мой выход в новом составе, конечно же, на железнодорожный узел Вязьму – 
наш, как мы его окрестили, полигон. Он и впрямь был хорош и для новичков, и для 
реабилитирующихся экипажей после разного рода перерывов в боевых полетах. Лежал 
недалеко, бил крепко и, всегда до отказа забитый составами, горел и взрывался 
охотно.




Cтарые долги




Берлин сорок второго. Тяжкий крест возвращения

В ту тяжкую пору почти все воздушные силы были брошены на Сталинградскую 
оборонительную операцию. Вражья лавина, втягивая в себя мощные резервы со всех 
направлений, тяжело и грозно ползла по югу к волжским берегам. Ее нужно было во 
что бы то ни стало перерезать, остановить. Казалось, не было задачи более 
важной, чем эта. Но командующий АДД, помня требования Сталина и свою перед ним 
«задолженность», отсек от сталинградских задач немногим более двухсот отборных 
экипажей и направил их на Берлин, Будапешт, Бухарест, Варшаву, Штеттин, 
Кенигсберг, Данциг.

Стоял жаркий август, и ночные грозы, то фронтальные, то внутримассовые, 
по-прежнему были главным препятствием и нашей смертельной мукой на пути к тем 
далеким городам.

Берлин дался не всем и не сразу. Он был, конечно, наиболее важной и, главное, 
самой престижной, коронной целью, хотя ему по шкале трудности не уступали и 
некоторые другие. По каким-то законам, известным только нашим командирам, цели 
менялись для нас из полета в полет. На те, что были поближе, ходили с базовых, 
а на самые дальние вылетали с прифронтовых аэродромов подскока. Мне для начала 
достался Кенигсберг. Старый знакомый мало чем изменился – тот же буйный 
характер, но поприбавил огня, встречал пораньше и снаряды попусту не 
разбрасывал. По пути к нему мы полдороги купались в грозах, как в океанских 
волнах, и это, пожалуй, запомнилось больше, чем весь огонь сухопутных и морских 
батарей, по крайней мере, при всей своей мощи, он был намного кратковременней. 
Город виделся слабо, лежал как во мраке – мешали прожектора, а осветители 
пробились к нему не все. Но цель Архипов нашел, успел прицелиться и сработал 
залпом.

По-иному встретились с Варшавой. Под десятками САБов, висевших целыми гроздьями,
 город был светел как днем. В прозрачном воздухе с большой высоты