Данциге – 8 пожаров и 6 взрывов.

И в том, и в другом сообщении было сказано, что все наши самолеты вернулись на 
свои базы. А как же Евгений Петрович Федоров, наш «заглавный» Герой Советского 
Союза и будущий дважды, не в счет? Да, видно, не он один. Погода в ночь на 
двадцать седьмое была жуткой. Балтийское море горело от волн до самого высокого 
неба, и экипажи, уклоняясь влево, с великим трудом пробивались кто дальше, кто 
ближе. Одни выдыхались в своих возможностях над Кенигсбергом, другие – над 
Данцигом, и только третьи, найдя случайные проходы, бомбили Берлин. Уж кому не 
занимать опыта, так это Евгению Петровичу, но и его прихватила грозовая стихия 
в свои горячие объятия. Самолет разрушился, экипаж еле спасся и вернулся домой 
пешком.

Готовился новый удар и по Берлину, и по Будапешту в ночь на 10 сентября. Погода 
в пути на обе столицы ожидалась трудной, и старшие командиры метались, 
переставляя экипажи в своих плановых таблицах с объекта на объект. Мне снова 
достался Будапешт. Берлин обещал быть непроходимым.

Как и в прошлый раз, на самом рассвете, подвесив в люки бомбы и взяв на борт 
техников, мы ломаными курсами, обходя города и деревни, прижимаясь к земле, 
мчим к фронтовому аэродрому Луга, под Торопцом, и с ходу, после посадки, рулим 
к лесу, разворачиваем машины хвостами к зарослям и на руках заталкиваем их под 
зеленые кроны, маскируем сетями и ветками.

Техники заправляют баки, ввинчивают взрыватели. В лесной тени, отрываясь на 
бесконечные уточнения и дополнения, погружаемся в чуткую дрему.

Над аэродромом появляются немецкие разведчики. За ними устремляются наши 
истребители. В воздухе стрекочет оружие. Потом все исчезают. Сидим тихо, носа 
не показываем. Жара стоит не по сезону пекучая. Наконец-то пора. Обливаясь 
потом, натягиваем на себя, поругиваясь, меховые комбинезоны и унты. Взлет по 
времени. Никаких сигналов. Из лесных укрытий один за другим выруливают, ревя 
моторами, до отказа груженные бомбардировщики. В раскаленной атмосфере с 
короткой и корявой грунтовой полосы они отрываются тяжело, выбиваясь из 
последних сил. Все на пределе. Густая пыль подтормаживает интенсивность взлета. 
А экипажи торопятся в воздух – над нами снова кружат немецкие разведчики. 
Придут и бомбардировщики, но опоздают – аэродром опустеет. На старте мне суют в 
глаза красный флажок. По крылу к кабине влетает кто-то из штабистов, орет в 
ухо:

– Вам на Берлин! – и скатывается вниз.

В тот же миг по курсу взлета ложится белый. Даю полный газ, отпускаю тормоза. 
Бежим долго, подпрыгивая и качаясь на буграх. Скорость растет медленно. С 
последней кочки повисаем в воздухе. Мы еще долго ползем над кустами, над 
верхушками леса, царапаясь подальше от земли.

– Петя, – наконец говорю штурману, – нам на Берлин.

Архипов по этому поводу выпускает замысловатую фразу и начинает разматывать 
карты. Их у нас – на любой случай. С прошлых заданий сохранилась и прокладка. 
Он дает пока приблизительный курс, потом уточняет его. Стрелки-радисты 
Митрофанов и Штефурко тоже понимают значение этих перемен и сосредоточенно 
стоят у своих пулеметов.

В воздухе тревожно. Северное небо светлое, прозрачное, линия фронта – вот она, 
рукой подать! Машина тяжело скребет высоту. В этом районе нас должны прикрывать 
истребители, но их нигде нет. Оно, может, и к лучшему – не перепутали бы с 
немцами. Постепенно, уже над территорией, занятой противником, втягиваемся в 
ночь. Кое-где постреливают зенитки. Хорошо, когда их засекаешь издали, есть 
возможность обойти огневые зоны.

Наш маршрут лежит через Литву к береговой черте, затем, с небольшим изломом 
влево, Балтийским морем к точке южнее острова Борнхольм и мимо Штеттина – на 
Берлин.

В командирских оценках этот полет во всей берлинской воздушной операции по 
погодным условиям считается самым тяжелым. Таким он, видимо, и был. Не только 
Прибалтика окуталась грозовыми нагромождениями, но и поперек Балтийского моря 
растянулся грозовой фронт. Самолет идет в жесткой болтанке. Впереди справа 
горят разряды. Берем чуть влево, потом все чаще делаем довороты, пытаемся 
выбраться вверх.

В этой новой встряске невольно возникают видения моей недавней катастрофы. Не 
дай бог, снова... Настроиться на немецкие радиостанции не удается – они еще 
далеко, а может, и не работают. Постепенно стихия угомонилась, и мы смещаемся к 
линии пути, возвращаемся на заданный курс. По расчетам – береговая черта. 
Хорошо бы в последний раз взглянуть на достоверный ориентир. Но не дано. Идем 
на ощупь. Подтянулись чуть повыше. Сидим в кислородных масках. Вскоре начинают 
поблескивать звезды, и Петр Степанович настраивает секстант, ловит через