Вскоре я кое-что узнал о характере той войны, что вели наши войска в этом 
оккупированном немцами районе. Сафонов не был словоохотлив, но суть событий 
слегка приоткрыл. В этих лесистых местах, где фронт не был выражен окопным 
противостоянием и еще с зимы был малоактивным и неподвижным, наши подразделения 
и части иногда проникали в немецкий тыл и вели там, по сути, партизанские 
действия – то выбьют фашистский гарнизон или уничтожат колонну войск, то 
разгромят станцию со всеми ее эшелонами, и обратно, к своим, за линию фронта. 
На этот раз стояла задача выбить немецкий штаб – не то полка, не то дивизии – в 
Юхове.

Наш путь лежал через Чернушки, и я попросил Сафонова углубиться в лес и 
поискать упавший самолет. Мы немного растянулись и уже готовы были войти в чащу,
 как вдруг за лесной опушкой, из-за кустов, будто из-под земли выросла группа 
вооруженных людей. Это были партизаны, небольшое подразделение – человек 
двадцать. Они, оказывается, еще издали, притаившись, всматривались в наш взвод 
и, когда убедились, что шагают свои, вышли навстречу. Сафонова они знали хорошо,
 знали и других. Услышав, как ночью взорвался в лесу самолет, отряд на рассвете 
отправился на поиск, но следов пожара никто не обнаружил. Теперь в лес мы 
углубились все вместе. За дремучей густотой лесных зарослей пространство 
просматривалось на считаные метры. Но вот путь пересек ручей, кажется, тот 
самый, на который я наткнулся ночью. Пошли вдоль ручья, но никаких признаков 
ночного происшествия найти так и не удалось.

День клонился к вечеру. Сафонов терял время, и взвод, покинув лес, тронулся к 
исходному рубежу своей задачи. Снова полил дождь. В сумерках, изрядно промокшие,
 мы вышли к реке Локня и на ее берегу, в небольшом заброшенном хуторе, 
остановились на ночлег. К ночи разыгралась гроза. Дождь припустил не на шутку и 
лил несколько дней кряду. Бой в такую погоду с форсированием вздувшейся реки, 
со штурмом укрывшегося в постройках противника мог оказаться для взвода 
безуспешным. Мне же это вынужденное стояние оказалось как нельзя кстати – 
разболевшиеся колено и ребра требовали покоя. По ночам я слышал, как гудели 
знакомые звуки «Илов-4» – тянули на запад один за другим. Многие ли сумеют 
пробиться к далеким целям?...

На четвертый день, когда проглянуло солнце, ближе к вечеру в хуторе послышались 
оклики дозорных постов, оживленные голоса, топот ног, и в комнату, где обитали 
Сафонов и я, шумно вошел весь обвешанный оружием старший политрук (по нынешней 
градации – капитан). Власть, я понял, перешла к нему.

Старший политрук Станкевич привел батальон с тяжелым оружием, радиостанцией, 
саперами. Черноволосый, остроглазый, быстрый в движениях, он прежде всего 
осведомился у Сафонова обо мне, и я почувствовал, что новый начальник был очень 
недоволен появлением такого неожиданного «новобранца». Состоялся разговор и со 
мною, в конце которого Станкевич подвел итог:

– Видишь ли, бой будет тяжелым, потери неизбежны, и я не имею права рисковать 
жизнью боевого летчика. Ты гораздо нужнее там, на самолете, в своем полку. Так 
что завтра тебя переведут через линию фронта.

На серой зорьке два пожилых солдата, назначенных моими проводниками, были 
готовы к походу. Станкевич подошел ко мне и, понизив голос, потребовал сдать 
пистолет и патроны. Меня обожгло, но спорить было бесполезно – еще заподозрит в 
недобром. Здесь он высшая власть. Мы оба понимали друг друга, но по-разному. На 
моем лице Станкевич, видно, что-то прочел.

– Да тебе он ни к чему, а мне может пригодиться, – смущенно оправдывался он.

Это мне-то ни к чему, собравшемуся в путь по территории, оккупированной 
противником!..

Тронулись «в боевом порядке»: один солдат впереди, другой сзади. Я посередине. 
Так было предписано. Но когда за поворотом хутор скрылся из глаз, мы уже шли 
рядом, спокойно беседуя. Винтовки были заброшены за плечи.

Я попросил солдат еще раз пройтись по лесу, поискать самолет. Пошли в новом 
направлении, то расходились, окликая друг друга, то сходились, но и эти поиски 
ничего не дали. Светлого времени оставалось в обрез. Мы повернули на восток, 
снова пересекли околицу Чернушки и, выйдя на глухую лесную тропу, направились в 
сторону Ловати. Солдаты шагали впереди и нет-нет возвещали:

– Мина!

Я моментально останавливался и спрашивал: «Где?» Они посмеивались и показывали 
на какой-нибудь бугорок или хилую кочку в шаге-двух от моих ботинок. Ничего 
себе! Теперь я старался идти за моими провожатыми след в след.

К вечеру на берегу Ловати, пройдя лесом вдоль реки и поравнявшись с густыми и 
высокими зарослями на той стороне, солдаты подали свистом условный сигнал. 
Заросли зашевелились, из них отчалила лодка. Вскоре мы были на своей территории.