вперед, машину не остановишь, чтобы осмотреться. Ее валит с крыла на крыло, 
бросает сотнями метров то вверх, то вниз. Облака наполнились огнем и сверкают 
со всех сторон совсем рядом. Васильев притих – видно, высматривает прогалы, 
фиксирует наши беспорядочные курсы. Нужно бы вернуться, но мы настолько глубоко 
вклинились во фронтальную толщу этого разъяренного «зверя», что возвращение 
могло обойтись дороже прорыва вперед. Казалось, вот-вот, и мы одолеем последнюю 
преграду, вырвемся на свободный простор, но новые броски обретали все более 
опасный размах. Я смягчал их рулями, как только мог, и уже чувствовал, что 
машина все больше и больше подпадает во власть этой жуткой стихии. Неведомая 
сила вжимала меня в сиденье, топила голову в плечи, но вдруг бросалась вспять, 
и я повисал на привязных ремнях. Наконец, после почти полукилометрового броска 
к земле машина резко взмыла вверх, раздался металлический треск, моторы 
захлебнулись, а в кабине закрутился конец оборванного троса. На штурвале 
исчезли нагрузки. Черт возьми! Я громко и крепко выругался. На мгновение меня 
оставили силы, руки безвольно обвисли, голова откинулась на подголовник. Все! 
Конец!.. Но в следующий миг я был в строю и полон сил.

– Прыгать, всем прыгать! – заорал я по СПУ.

Чернов отозвался. Неженцев промолчал. Но Васильев вдруг отчаянно и протяжно 
заорал на одной ноте:

– А-а-а-а!..

– Бросай машину, Алеша! – на надрыве повторял я ему. – Прыгай!

– Что, что случилось? А-а-а!.. – не унимался он в крике.

– Прыгай, Алеша, прыгай!

Он все еще что-то кричал, а машина, утратив равновесие, кренясь и меняя углы, 
летела вниз, теряя драгоценную высоту. Оставаться в ней было бессмысленно, и, 
открыв фонарь, преодолевая меняющиеся перегрузки, я с трудом перевалился через 
правый борт и оторвался от самолета. Перед глазами мелькнуло его огромное тело 
и, как мне увиделось, без левой консоли крыла и хвостового оперения.

Летел я спиной вниз и не сразу потянулся за кольцом, хотел немного отойти от 
падающего самолета, хотя он мгновенно исчез из виду. Когда уже медлить было 
нельзя, я вдруг почувствовал, как внезапно вошел в сильное и очень быстрое 
центробежное вращение. Голова и ноги описывали широкие круги, исчезло чувство 
опоры и времени. Штопор! Вспомнилась наука моих парашютных инструкторов: руку в 
сторону и – ждать! В штопоре открыть парашют – гибель. Но вот вращение 
прекратилось, я перешел в падение головой вниз, быстро нашел кольцо и с силой 
вырвал его. Из-за расставленных ног свечой потянулось вверх белое полотнище. 
Успело бы наполниться! Мощный динамический рывок хватил меня за плечи, paзом 
перевернул ногами вниз и в то же мгновение, прошив лесные кроны, скользнув 
наискосок, я до самых лопаток вонзился в жидкое лесное болото. Приземление было 
жестким. На твердой почве – не уцелеть. Из грудной клетки разом вышибло весь 
воздух. Захлебываясь и задыхаясь, еле отдышался. Пошевелил руками, ногами – цел.
 Вокруг глубокая темень. Льет дождь. Молнии над кронами рвут небо. Парашютный 
купол повис на ветках. Хотелось полежать, не двигаясь, исчезнувшим, ни для кого 
не видимым. Но вдруг обожгло: тут немцы, может, совсем рядом!.. Нужно нигде не 
ошибиться и выбраться к своим во что бы то ни стало. Под головой оказался 
поваленный ствол. Подтянулся к нему, вышел на твердое место. Освободился от 
парашютных лямок, стянул купол и утопил его в болоте.

Я был в унтах и меховом комбинезоне. Под ним – солдатская гимнастерка без 
знаков различия. Там же на ремне, чтоб не утратить при прыжке, пистолет «ТТ». 
Со мной никаких документов. Только патроны (помимо тех, что при пистолете), 
часы, нож, крохотный компас, спички.

Сквозь черную и густую чащу, то угасая, то вспыхивая, поблескивали огни 
горевшего самолета. Разгребая дремучие заросли и шлепая по лесному половодью, я 
тронулся к нему, но вскоре остановился перед небольшим ручьем. И как опомнился: 
в этом незнакомом лесу взорвавшийся и горящий самолет мог привлечь внимание и 
немцев, и полицаев. Встреча с ними – неизбежная смерть. Вместе с тем вряд ли 
кто мог остаться в самолете – времени для его покидания было достаточно. Но где 
Алексей, Чернов, Неженцев? Что с ними?...

Чиркнув спичкой, я сориентировался по компасу и взял направление на восток. 
Вспышки молний беспорядочными циклами освещали лес, и мне удавалось осмотреть 
свой путь на ближайшие пять-десять шагов. Когда, пройдя совсем немного, я 
оглянулся еще раз, костра уже не было: то ли угас он в болотной воде, а может, 
скрыл его лес...

За полночь вышел на опушку. На широкой прогалине в грозовых отсветах прямо 
передо мной обозначались избы вытянутой в одну линию деревни. Кто в ней?... Я 
не решаюсь ступить на открытое поле. Решил ждать рассвета, чтоб издали 
проследить за нею и рассмотреть окружающее пространство.