Сколько их – ведь несть им числа! – крепких и сильных, профессионально хорошо 
подготовленных для боевых действий военных специалистов отсиживалось во 
фронтовых штабах и управленческих аппаратах, пресмыкалось в услужении высокому 
начальству, чтобы, переждав войну, с нерастраченной силой ринуться на штурм 
должностей, наград и званий! Неистребимо это трусливое и наглое племя!..




Пираты и охотники




В кутерьме запасных точек. Но сон сквозь закрытые веки не шел

Наконец и у нас есть своя машина. Новая! Готовимся к первому боевому заданию с 
Васильевым. Мужик он прямолинейный, упрямый и не очень доверчиво относится к 
разным там тактическим фокусам, а о полете в районе цели с приглушенными 
моторами на малой скорости, да еще с коротким боевым путем, и слушать не желает.
 Его, конечно, настораживал и мой последний вылет с Земсковым, когда вся эта 
затея, в конце концов, окончилась потерей самолета и гибелью штурмана. Но я 
настоял на своем, и он кое-как поддался, начал разбираться в расчетах и для 
первой цели, на которую мы шли вместе – узловую станцию Дно, – все было решено. 
Она хоть и считалась грозной, но, не в пример другим, злой была в меру и в 
самый раз годилась для начала.

Зашли мы со стороны Ильменя. Станция уже горела. Над нею повисла очередная пара 
светящих бомб. Нужно было спешить, пока они не погасли. Плавно довернули на них 
и зашипели вниз.

В мощном, но разбросанном зенитном огне, среди беспокойно обшаривающих небо 
прожекторов нам удалось тихо проникнуть к цели, нанести удар и, лавируя между 
лучами, незаметно отойти от нее. Время, правда, как и тогда над Оршей, тянулось 
страшно медленно, но нервы меня уже не подводили, и я чувствовал, что делаю эту 
работу рассудительно. С бортов было видно, как на путях все гуще рвались бомбы. 
Пожары высвечивали адскую картину мученической гибели нашей русской дорожной 
станции в сатанинском огне вражьего засилья. Из застывших вагонных составов, 
попавших в западню, взлетали фонтаны взрывов. Тут, видно, работал не один полк. 
Вражья артиллерия суетилась, напрягалась, в минуты удачи нападала скопом на 
освещенные самолеты и, не разделавшись с одними, бросались на других.

Васильев до сброса бомб каких-либо признаков сомнения не подавал, но после 
закрытия люков вскипел, стал торопить меня:

– Какого черта ты тут крутишься, уходи скорее!

– Терпение, Алеха, терпение, не то все испортим.

Выбрались благополучно. По самолету не было сделано ни одного прицельного 
выстрела. Серию Алексей положил по составам, а ее хвостом зацепил какие-то 
постройки. Там что-то вспыхнуло.

– Похоже, наткнулись на горючее, – скороговоркой произнес он. Может, и так.

Первый успех, чувствовалось, его очень радовал, но эмоциями он не плескался. В 
мудрость бесшумного захода на цель Васильев, кажется, поверил.

Далеко не всегда ночному бомбардировщику удавалось точно определить эффект 
собственного удара. Хорошо, если под серией бомб вспыхивал пожар или происходил 
мощный взрыв – можно было твердо сказать, экипажу повезло: бомбы накрыли что-то 
очень серьезное и бед натворили немало. Но если фугаски, просверкав своими 
собственными взрывами, тут же угасали, настроение портилось: значит, ничего 
существенного не задели. Да всегда ли так это было? Ведь с виду «холостая» 
серия могла нанести врагу такой урон, что загоревшиеся цистерны, ввергавшие 
экипаж в ликование, не пойдут с ним ни в какое сравнение. Было же однажды в 
Смоленске: кто-то запустил бомбы за пределы аэродрома – ни пожара, ни взрыва. 
Так бы та безвестная серия и забылась, как вдруг пришел доклад агентурной 
разведки – под теми бомбами, угодившими в жилые корпуса, погибло около двухсот 
человек летного и технического состава! «Автора» ожидала крупная награда, но 
его так и не нашли. Нечто подобное произошло 3 мая 1943 года в Минске – три дня 
хоронили гитлеровцы своих любимцев из люфтваффе...

География наших ударов расширялась. Из ночи в ночь бомбим железнодорожные узлы 
– Псков, Брянск, Смоленск, еще и еще Брянск, Харьков... Налетаем целыми 
дивизиями. В небольших промежутках наносим удары по аэродромам бомбардировщиков 
– Луга, Орша... В хорошую ночь с большой высоты пожары, особенно станционные, 
видны за 100, 200, а то и 300 километров. Горят они охотно и долго. Но, черт 
возьми, воюем с немцами, а названия целей – городов и станций – сплошь русские!