территорию, если дотянем, минут на 15 раньше. Это дальше от аэродрома, но ближе 
к своим войскам. Так и делаю, и пока есть возможность – набирать, набирать 
высоту. Я еще не знаю, какие загадки нас ожидают. До линии фронта 350 
километров. На подбитой машине это почти полтора часа лету. Радисты регулярно 
дают высоту и скорость. За режим я спокоен. Но сил удерживать штурвал в наборе 
высоты уже нет. Пришлось снять с педали левую ногу и коленом упереться в 
баранку. Высота постепенно дошла до 4000 метров. Больше набирать не стал – 
Земскову будет трудно дышать. Ему и без того тяжко. Говорит он спокойно, 
пытается помочь мне советами, спрашивает об экипаже и машине, но я прошу его не 
волноваться, убеждаю, что мы летим не хуже других и скоро будем дома. Полдороги 
прошли. И мне уже кажется, что теперь нам ничто не угрожает – впереди наш 
аэродром и заветная посадка. Вот только перейдем линию фронта и довернем к нему,
 родимому, а там каких-нибудь полчасика...

Как бы не так!

Среди ровного и уверенного гула правый, самый верный и сильный, вдруг зашелся 
мелкой дрожью, и тут же лопасти его винта застыли в неподвижности. Заклинился! 
Остался без масла. Значит, бак был пробит. Откуда мне знать без приборов 
температуры и давления масла, разбитых вместе с приборной доской, что назревает 
такая беда? Да и что бы я сделал, если бы знал? Заранее выключил? Было бы еще 
хуже – вращающийся винт только создавал бы лишнее сопротивление.

Делать нечего. Чуть уменьшил скорость и перешел на медленное снижение с одним 
слаботянущим мотором. Земсков встревожился, стал убеждать, что его дело 
безнадежно и лучше всего машину покинуть. Нет, дорогой, мы пока летим, а не 
падаем и будем лететь до тех пор, пока есть высота, а подойдет земля – найдем 
что-нибудь подходящее и сядем вместе.

Радисты по-прежнему докладывают о высоте и скорости, но голоса их становятся 
все глуше: вместе с правым мотором остановился и генератор. Теперь мы держимся 
на одном аккумуляторе, а он, бедняга, на морозе быстро садится.

Высота полторы тысячи метров, и тут – новое «вдруг»: фыркнул и стал 
останавливаться левый мотор – винт, потеряв тягу, завращался, как ветрянка. 
Бензин? Конечно, бензин! Мгновенно включаю резервную группу и закрываю краны 
баков, на которых только что работал. Мотор вроде как поперхнулся, зачихал, но 
все-таки уверенно забрал и потащил дальше. Топливные баки, выходит, тоже текут, 
а бензиномеры разбиты. В резервных баках бензина совсем мало. Пробую еще одну 
группу. Мотор не глохнет. На ней и пойдем. Где-то здесь должна быть линия 
фронта. Я не очень уверен в этом потому, что она себя ничем не обнаруживает – 
ни пожарами, ни стрельбой. Пальнул бы кто-нибудь, что ли. Середина ночи. Фронты,
 оказывается, по ночам тоже спят. Но не может быть, чтобы я просчитался. Если 
линия правильно нанесена на карте, то мы над своей территорией. Высота метров 
400. Нужно готовиться к посадке. Под нами проходят то лесные массивы, то 
широкие поляны. Вот на первой очередной мы и сядем. Даю команду:

– Чернов, Неженцев – покинуть самолет!

Их еле слышно, но меня, видимо, поняли. Они что-то докладывают и через 
мгновение на мои оклики не отвечают. Значит, пошли. Тяну дальше. Среди резкой 
черноты лесов вижу впереди большое белое поле. За ним – снова лес. Туда уже 
нельзя. Высота не более двухсот метров. А может быть, и сто. Шасси не выпускаю 
– на незнакомой снежной целине можно перевернуться на спину. Сядем на фюзеляж. 
Поляна с виду ровная, белая. Снижаю обороты единственному левому, приближаюсь к 
снежному покрову, включаю фару, а она не светит. Придется на ощупь. Как бы не 
ошибиться. Высоко ли до снега? Белая равнина скрадывает понятие о высоте. Благо 
под правым крылом пронеслась верхушка одинокого небольшого деревца. Земля 
рядом! Выключаю мотор, подбираю штурвал на себя. Легкая, без шасси и закрылков, 
машина долго несется над нетронутой белизной, медленно проседает, и я чувствую, 
что она вот-вот коснется целины.

Снежный шквал с головой накрыл нас. Резкое, тряское торможение. Это всего на 
несколько секунд. Потом – тишина. Медленно оседает снег. Ясная лунная ночь. 
Вокруг – никого. Скорей к моторам. Кажется, все в порядке – ни возгорания, ни 
дыма, ни тления. Теперь через верхний люк – пришлось его выбивать – к Земскову. 
Он лежит на спине в неудобной позе. Голова отброшена на сиденье. Совершенно 
недвижим – не может пошевелить даже пальцами. Я никак не пойму, где его раны.

– Вася, куда ты ранен?

– Спина...

Распахиваю его комбинезон, чуть приподнимаю спину, забираюсь рукой под рубашку. 
Следов крови не нащупываю. Их я не вижу нигде. Догадываюсь, осколки впились в 
позвоночник. Парализованы все двигательные центры. Он спрашивает, где мы сели.

– Кажется, у своих, – неуверенность меня пока не покидает. А вдруг ошибся? 
Может, пока не поздно, перетащить Земскова в лес, а там видно будет? Но с 
первой же попытки приподнять его стало ясно – в верхний люк, в который только и