на впечатления комдива, они, выходит, как бы и огня не замечали, шли сквозь 
него напролом, будто и в самом деле, как было принято произносить, ораторствуя 
на собраниях и митингах, «презирая опасность и саму смерть». Сразу вспомнились 
те серии бомб, что иногда ложились далеко от цели – в стороне от нее или с 
большим недолетом. «Не ты ли, шельма, туда их швыряешь, а сейчас рисуешься 
перед командиром дивизии?...»

Но вот встал капитан Евгений Петрович Федоров, командир эскадрильи братского 
полка, Герой Советского Союза еще с финской войны, небольшого росточка, 
стройный, весь такой ладный – и в фигуре, и в одежде, – очень симпатичный, 
всегда с хорошим настроением, с легкой приятной улыбкой на добром и приветливом 
лице. Он куда поопытнее многих других, но что еще нового можно было внести во 
все уже сказанное и пересказанное? И вдруг я понял – вот оно, самое важное и 
стоящее из всего слышанного здесь, Евгений Петрович никому ничего не навязывал, 
ни с кем не спорил. Он просто рассказал о том, как он поступает, выходя на 
сильно прикрытую цель.

– Набираю высоту выше заданной метров на 500–600, хорошенько прогреваю моторы, 
перевожу винты на большой шаг, чтобы они меньше гудели, и перехожу на снижение 
с минимальной вертикальной и поступательной скоростью. Окончание снижения 
должно совпасть с началом короткого боевого пути. Здесь я увеличиваю обороты до 
минимально необходимых для горизонтального полета, чтоб штурман успел 
подсчитать путевую скорость и угол сноса, и жду, пока оторвутся бомбы. Потом 
снова убираю газ, перехожу на снижение и, маневрируя между лучами прожекторов, 
ухожу из зоны зенитного огня. Мой планирующий полет с винтами на большом шагу и 
малых оборотах в общем гуле других машин, стрельбы и рвущихся бомб на земле не 
слышен. Его не успевают засечь и тогда, когда самолет идет на минимальных 
оборотах в горизонтальном полете на боевом пути. Вот и вся затея, – смеется он. 
Да, в этом был смысл!

Ведь система ПВО объекта работала примерно по такой схеме: звукоулавливатели 
пеленгуют место самолета, а синхронно связанный с ним самый мощный прожектор 
почти безошибочно, прямо с момента включения, вонзает свой луч в 
запеленгованную цель. Его мы называли «царь-прожектор». Иногда таких «царей» 
бывало два, а то и три. Остальные, помельче, наводились уже вручную. Они как 
шавки десятками бросались на освещенный самолет, и вот туда, в это пересечение 
лучей, где яркой вечерней звездочкой сверкал бомбардировщик, и садила со всех 
стволов зенитная артиллерия.

Конечно, шел поиск самолетов и на ощупь – по гулу моторов, по свисту падающих 
бомб, но в грохоте пушек и бомбовых взрывов прожектористов редко посещали удачи,
 а артиллерия вынуждена была прибегать к заградительному, отнюдь не прицельному 
огню или бить наугад, вразброс.

Всем, сказанным капитаном Федоровым, я был буквально поглощен. Сомнений нет, в 
очередном боевом полете (когда он – завтра?) непременно испробую все это над 
целью.

Вечером потолковали с Земсковым. Кое-что прикинули. Выходит, чем выше высота 
удара, тем больше должен быть ее изначальный запас. Но все укладывается в 
пределы пятисот-восьмисот метров.

И вот 28 февраля мы идем на Оршу, наносим удар по аэродрому Балбасово, где 
засели бомбардировщики, бомбящие Москву. На внешних замках под фюзеляжем висят 
РРАБы – ротативно-рассеивающие авиабомбы. Это огромные и неуклюжие, с тупыми 
носами цилиндры, плотно начиненные малокалиберными осколочно-фугасными или 
зажигательными бомбами. Они прочно закрыты гнутыми крышками и туго стянуты 
надрезанными металлическими поясами. Стабилизаторы корпуса, изогнутые, как 
винты морских кораблей, оснащены шарнирами и стянуты тросами. Такая бомба, 
сойдя с замков, освобождается от тросов, раскрывает стабилизатор и, устремясь к 
цели, начинает неистово вращаться. Центробежные силы внутренней начинки 
распирают ее бока, пока на заданной высоте расчетливо надрезанные пояса наконец 
не выдерживают, лопаются и из раскрытого настежь корпуса веером, во все стороны,
 разлетаются бомбочки, накрывая на земле своими взрывами большие площади. Много 
ли надо самолету? Одна удачно вонзившаяся в крыло или фюзеляж, где 
располагаются бензобаки, зажигательная бомбочка запросто сожжет, а то и взорвет 
этот самолет, да еще от него достанется и соседним. Но кроме РРАБов, внутри 
наших люков висят еще стокилограммовые фугасные бомбы. Придется делать два 
захода – слишком большая разница в углах прицеливания, тем более что РРАБы 
нужно сбрасывать под более крутым углом, чем сотки.

Оршу, ее аэродром и железнодорожный узел уже бомбили не раз, и огневая защита 
этого района от налета к налету усиливалась и перестраивалась до неузнаваемости.
 Но сегодня оборона Балбасова выглядела неприступной: по небу шарил целый лес 
прожекторов, зенитные снаряды крупного калибра густо и непрерывно рвались на 
высоте бомбометания.

Мы подошли с запасом высоты и, как условились, на приглушенных моторах перешли 
на снижение. Расчет не удался. Я слишком рано потерял высоту, скорость упала до 
опасно малой, сильно остыли моторы. Пришлось давать полные обороты и выходить