прекрасно знают свое дело и работают изо всех сил на фронт, на Победу. С ними 
так: проситься не станут, а пошлют, глазом не моргнув, пойдут в бой и воевать 
будут геройски, ничуть не хуже тех, кто грезит боем. Да и среди тех, кто 
«грезит», немало мастеров порисоваться, особенно в хмельной компании.

Рассудку вопреки я все искал оправдания моим порывам. Немцы уже под Москвой и 
Ленинградом. Как же можно было нам, военным летчикам, видевшим свой первейший и 
святой долг в защите Отечества, отсиживаться в тылу? Уже захвачен 
Днепропетровск. Можно сойти с ума, пытаясь представить это! Там были мать, отец,
 брат! Где они? Что с ними?...

Зато я, черт возьми, чтоб не сказать крепче, лихой военный летчик, командир 
грозной боевой машины, пребываю в полной безопасности и для немцев абсолютно 
недоступен, поскольку недосягаем – они даже долететь сюда не в силах.

Спору нет, кто-то должен обучать летчиков, комплектовать новые экипажи, 
готовить их для фронта – их там ждут, но есть же пожилые инструктора, старые 
опытные пилотяги – их и на фронте немало – им и работать в школах и резервных 
полках, а наше молодецкое место – там, на войне, в бою.

Осень все глубже продвигалась к зиме. Летная погода пошла на вес золота.

За городом, с противоположной стороны от учебных аэродромов, вырос еще один – 
перегоночная база. Там шло комплектование самолетов «Ил-4», доставляемых сюда с 
Комсомольcкого-на-Амуре авиазавода, а фронтовые летчики, прилетая на 
транспортных самолетах или добираясь на поездах, гнали новенькие 
бомбардировщики дальше, в свои полки. Но однажды перегонку небольшой партии 
самолетов поручили нашим инструкторским экипажам. Среди них был и мой. Это же, 
как я рассудил, подвернулся мне редкий и, может, единственный, богом дарованный 
шанс вырваться на фронт! Неужели там меня не оставят? Не знаю, чем и как я 
выдал свой тайный замысел, скорее всего, не в меру оживленным настроением, а 
может, чуть большим, чем у других, чемоданом – явно не для дороги, а для нового 
жительства, но когда я уже сидел в кабине, с нетерпением ожидая сигнала на 
запуск моторов, ко мне на крыло взлетел гонец и прокричал в ухо:

– Мельников дал вам отбой. Машину погонит другой экипаж.

Душа моя оборвалась. Как с разгону о стенку. Мельников – командир полка. Кто и 
почему подбил его на такое решение? На краю аэродрома у КП стоял майор Говоруха 
– начальник штаба. На мой недоуменный вопрос он хитро сощурился, подмигнул и с 
ехидной разоблачительной улыбкой протянул:

– Не-ма дур-ных!

Других объяснений не было. Он-то, видимо, и «капнул». Все остальные ребята не 
вызывали сомнений в благонадежности и после перегонки возвратились домой без 
потерь.

Вперемежку с дождями срывался снег, не по срокам прихватывал ранний морозец.

Неожиданно в полку появился капитан Шевцов. Почти инкогнито. Он изучал летные 
книжки, с кем-то беседовал, по ночам проверял технику пилотирования. Это 
касалось не только переменного, но и постоянного состава. Потянулись догадки. 
Кое-что приоткрылось: у капитана немалые полномочия по отбору летчиков и 
штурманов в ночной особого назначения дальнебомбардировочный полк майора 
Тихонова. И статус полка, и имя его командира сразу обволоклись оболочкой 
какой-то таинственности, загадочности и интриговали всех необыкновенно.

В нашей эскадрилье Шевцов намеревался проверить двух или трех летчиков, в том 
числе Казьмина. Зачем Казьмина – не ясно. Не могут же его взять из эскадрильи? 
Без него она – как же?...

Я Шевцова ничем не привлек. Мою летную книжку капитан полистал без всякого 
интереса и отложил в кипу ненужных. Но человек он был с виду добрый, доступный, 
и однажды, выбрав удобный момент, я подошел к нему и упросил сделать со мною 
хотя бы один ночной полет.

– Ну что вам стоит, товарищ капитан?

– Ладно, слетаю, – улыбнулся он.

Это сказано было, как мне показалось, с какой-то снисходительностью, с чувством 
жалости, что ли, ко мне. И уж, во всяком случае, без серьезных намерений. Да и 
что могло привлечь его в незнакомом младшем лейтенанте?

В ближайшую ночь, отлетав еще с кем-то, он подошел к моему самолету. Погода 
была спокойная. Луна уже ушла. Облака лежали высоко.

– Знаешь что? Давай сходим в зону, – как-то по-домашнему сказал он. – Покажи 
мне сам, что ты там умеешь, а я посмотрю.