какая-то общественность. Как оказалось, это начальник политотдела корпуса Роман 
Романович Ващенко организовал торжественную встречу нашим экипажам с музыкой, 
цветами и речами. Выдержал я и это испытание, перенеся самую важную для меня, 
уже нестерпимую в те минуты, «процедуру» еще на некоторое время.

Час был предутренний, но, несмотря на более чем суточное бодрствование, ко сну 
не тянуло. Расположившись в компании с Виктором Тихоновичем и самыми близкими 
мне товарищами за неторопливым ужином (или завтраком?), я попросил наших 
операторов доложить на КП Дальней авиации об окончании полета, но неожиданно 
раздался встречный звонок. На трубке, к моему удивлению, был сам командующий. Я 
коротко доложил маршалу о выполнении задания, и он поздравил всех нас с мировым 
рекордом. Оказывается, он в эту позднюю пору все еще был в штабе и следил за 
окончанием полета.

Рекорд, однако, вышел у нас хоть и крупный, но неофициальный, поскольку о 
спортивных комиссарах на нашем маршруте никто не побеспокоился. Несмотря на это,
 в военных газетах очень лаконично было сообщено, что два советских серийных 
самолета намного превысили официальный рекорд дальности полета, имея на посадке 
запас горючего еще на час пребывания в воздухе. Была названа и величина 
пройденного расстояния. Да и не спортивная стояла перед нами задача, а скорее, 
так сказать, военно-политическая: сделать американцам щелчок в нос – 
удовольствие в то время было немалое и приятное. Правда, мы тут же пожалели об 
упущенной возможности овладеть официальным мировым рекордом, и маршал Судец 
решил повторить полет, на этот раз с привлечением спортивных комиссаров. Была 
сформирована новая команда во главе с заместителем командира дивизии Алексеем 
Александровичем Плоховым, но на огромной площади на много дней осели 
непроглядные осенние туманы и так заклинили аэродромы, что ни взлететь, ни, тем 
более, сесть. Спорткомиссары на контрольных пунктах, особенно арктических, 
через неделю все разом заскулили, и нам деваться было некуда, пришлось полет 
отбивать до лучших времен. Но они не настали. Постепенно наши самолеты под 
весом нового оборудования и вооружения стали отяжелевать, сдавать свои летные 
качества, снижая в том числе и радиус действия. Зато американцы, не ожидая 
старости своих «Б-52», обновили их, освежили, впрыснули, так сказать, эликсир 
второй молодости, заменили крылья, увеличили емкость топливных баков, поставили 
легкое, но более мощное вооружение и оснастили новыми экономичными двигателями. 
После этого еще раз сходили на рекорд дальности, уже недосягаемый для наших 
кораблей.




Корпус




Когда не все под рукой. На грани заклания. Океанские свидания. Что водится в 
Норвежском море. Красив черт, но страшен. Под чужим флагом. Над восставшей 
Прагой. В огне полигонных сражений

Под Новый шестьдесят первый год в дивизию пришел приказ с моей фамилией: 
назначить заместителем командира корпуса.

Корпус огромный – несколько дивизий трехполкового состава да еще отдельные 
полки россыпью. Командир корпуса моим назначением был недоволен, искал другого. 
Видно, смущал более чем десятилетний диапазон в возрасте, показавшийся Николаю 
Сергеевичу угрожающим его командирской должности. А тут еще, накануне 
назначения, устроил было подлую интригу, столкнув меня с комкором, один из 
корпусных инспекторов, незадолго до того смещенный по моему настоянию с 
должности командира полка за профессиональную бездарность и непреодолимое 
пристрастие к спиртному. Но этот чуть продержавшийся нанос постепенно угас и в 
личных отношениях с Николаем Сергеевичем не имел каких-либо последствий. 
Человек он был по натуре суховатый, немногословный, без чувства юмора и с 
некоторыми общеизвестными, ставшими предметом доверительных острот 
странностями: терпеть не мог, агрессивно преследуя, курящих и обожал, вынуждая 
к тому всех его окружавших, упражнения с двухпудовыми гирями. В конце концов, 
это далеко не худшие пристрастия, но меня они не затрагивали. Курить я бросил в 
одно мгновение еще учась в академии, и с него этого было вполне достаточно, 
чтоб не возбуждать моего усердия в гиревом спорте. Но сам Николай Сергеевич был 
силен необыкновенно. Рассказывают, будто во время войны, когда в мерзкую погоду 
при заходе на посадку он задел фюзеляжем поросший кустарником пригорок, от чего 
его самолет развалился вдребезги, а сам Николай Сергеевич со страшной силой был 
выброшен далеко вперед, он остался жив и цел и, лежа в кустах, все еще сжимал в 
своих огромных кулачищах с мясом вырванный штурвал.

Мои рабочие привычки командира полка и дивизии, когда все было под рукой и я 
очень многое делал сам, здесь, вдали от аэродромов, теряли опору, приобретали 
форму абстракции, расплывались, почти не проникая в ткань живого организма 
полков. Пришлось разлетывать, да почаще, по авиачастям. Но, работая в одном 
месте, почти ничего не знаешь, что делается в других. Разве что телефонная