щедростью. В лагере осталась только горстка штабников, очередные дежурные смены 
да часть технического состава, которому и в воскресенье всегда находилась 
неотложная работа на самолетах.

Так было, оказывается, не только в нашей бригаде. Всплеск небывалой вольницы 
захлестнул в тот роковой предвоенный вечер многие гарнизоны. Воинство бросилось 
в половодье гуляний, в неудержимое веселье, заполнив полные праздничного блеска 
и музыки клубы, парки, эстрады. В домах шумели вечеринки, до поздней ночи 
светились огни городских окон.

Не в тот ли вечер сердечная привязанность нашего молодого летчика-инструктора и 
моего друга Васи Скалдина, очень симпатичная, кругленькая, с немного царапучим 
характером Галочка собрала к себе то ли на именины, а может, по другому поводу 
и своих подруг, и его эскадрильских друзей. Во всяком случае, все мы явились в 
ее дом с цветами и подарками. Гонял фокстроты патефон, взрывался смех, в тугих 
пилотских лапах повизгивали счастливые танцующие девчонки. Длинный артельный 
стол с обеих сторон плотно заполнили гости, а у торца рядом с Галочкой 
самоуверенно уселся Васька, давно переходивший в роли общепризнанного ее 
ухажера все сроки. Праздник набирал силу, но шел в пределах правил, пока в 
разгар веселья в зальчик не вкатилась мячиком Галина мама и на надрывной ноте 
проголосила: «Го-рько!»

На мгновение повисла настороженная тишина. Потом, как с обрыва, не думая о 
последствиях, ухнул этот губительный клич, заскандировал на все голоса, 
зазвенел стаканами и рюмками. Пытаясь предотвратить непоправимое, я кого-то 
толкал в бок, тянул за полы пиджаков, но от меня отмахивались как от мухи. 
Энтузиазм все больше овладевал застольем.

Выразительно глядя на своего затравленного избранника, медленно, но уверенно 
поднялась Галя. Тот съежился, забегал испуганными глазами, будто ища спасения, 
но, не найдя его, встал и чинно поцеловал свою суженую в приоткрытые губы. Все!

С той минуты в доме кипела свадьба. В одно мгновение был потерян еще один друг: 
с женатыми дружба у меня не ладилась.

Правда, время показало иное: дружба хотя и осела, но не разрушилась. Вскрылась 
и мистификация: экспромт свадьбы мой верный дружище, кажется, разыграл, хоть и 
на скорую руку, но по «согласованному» сценарию.

Поздно ночью прогрохотало небо, стал накрапывать дождик. Мы еле успели влететь 
в пустой вагон последнего трамвая, катившего на край города, к нашему городку.

Васьки с нами не было...

Сон, крепкий и безмятежный, овладел мною мгновенно. Редкая радость, когда не 
угрожает тебе ранний подъем, а день обещает свободу! За распахнутым окном гудел 
ливень, гуляли раскаты грома.

Потом я почувствовал тишину и еще глубже впал в блаженное состояние покоя.

Но в самый непробиваемый сон уже давно не раннего утра вдруг ворвался тревожный 
голос моего соседа Николая Телкова:

– Вставай, вставай, Василь, – теребил он мое плечо, – война!

– Ты что? Откуда взял?

– Немцы перешли границу, бомбят наши города.

– Как это – бомбят? – опешил я.

Но в следующую минуту, застегиваясь на ходу, я вместе с другими ребятами, пулей 
вылетавшими из подъездов, пустился на вокзал.

Первым шел товарняк. Годится. Он не останавливается у нашего полустанка, у 
Колодезной, но не беда – с меня еще не сошли студенческие навыки трамвайного 
пассажира, не признававшего остановок.

Аэродром был на полпути к штабу, и я сначала завернул к своему самолету. Баки 
заправлены, шла подвеска бомб. В штабе никакой оперативной информации. Не было 
ее и позже. Установлена очередность дежурства с бомбами, выданы кипы карт – 
штурманы клеют их аж до Берлина. Новые дни не вносят в нашу жизнь никаких 
поправок. Летаем. Камуфлируем самолеты. Слушаем радиотрансляцию, пользуемся 
слухами. Немцы, говорят, долетают до Воронежа, но мы их не видим. А то бы... 
Что «а то бы?...». Истребителей близко нет. Гоняться за немецкими 
бомбардировщиками на наших «ДБ-3»? Глазом не моргнув, погнался бы со своими 
«шкасами». Слава богу, этого не случилось. Может, в этом настрое, а скорее, 
отчаянии и лежит природа таранов сорок первого года?...

Капитана Казьмина стали донимать рапортами – на фронт! Он отмалчивался, потом