К вечеру, кто на чем – на перегруженных полуторках, «виллисах», мотоциклах, по 
дорогам, ведущим в Киев, обгоняя друг друга, «звездным налетом» со всех 
аэродромов – логиновская гвардия слетелась под брезентовые своды храма 
циркового искусства. Только заняв свои места, мы поняли тайный замысел 
требования о явке в наградах: у всех оказались билеты в первом ряду, по кругу 
окаймлявшем арену, и сплошная цепь орденов на груди их владельцев в свете 
цирковых софитов создавала совершенно необыкновенную волнующую картину. Зрители 
пришли в неописуемый восторг. К нашим ногам с верхних рядов летели цветы, 
видимо, предназначенные для артистов. Мы чувствовали себя изрядно смущенными, 
но, кажется, и счастливыми.

Перед самым началом представления из центрального входа вдруг появился Евгений 
Федорович Логинов в сопровождении с двух сторон высоченных красавцев, 
командиров дивизий, Василия Гавриловича Тихонова и Алексея Ивановича Щербакова. 
Евгений Федорович, хоть и был небольшого росточка, в своей генеральской форме 
рядом с великанами полковниками не потерялся. Мы невольно встали, встречая 
своих командиров, и это вызвало еще большее волнение в зрительских рядах.

Во втором отделении арену занял со своим пестрым цветником прехорошеньких 
ассистенток Эмиль Кио. Маэстро был раздражен и заметно злился. Еще бы: его 
девицы работали крайне рассеянно, не столько следя за манипуляциями шефа, 
сколько скользя глазами по нашему ряду и, конечно, находя там ответную реакцию. 
Не случайно наши самые отчаянные сердцееды в полки вернулись под утро.

Конечно, такую, по терминологии того времени, «культурную вылазку», мог затеять 
только Евгений Федорович. Вот уж совершенно нестандартный человек, во всем 
неожиданный и необычный – во взглядах, поступках, решениях. Была в нем 
врожденная внутренняя культура, живой, подвижный ум и неуемная жажда деяния. Не 
потому ли в организации и руководстве боевой работой он был инициативнее и 
прозорливее многих других, и не только равных ему в чинах, а и тех, что 
постарше. Самолеты-блокировщики, объединившиеся в полки, – его идея. Воздушный 
КП был только у него. Противодействие немецкой радиолокации он внедрил первым.

Логиновские разборы полетов и летные конференции собирали не только тех, для 
кого они предназначались, но и многих других командиров, ценивших новую мысль, 
умное слово, образную, острую и совершенно свободную, не без юмора речь. В 
умении держаться, в манере общения ему был свойствен еле заметный, совершенно 
естественный тонкий артистизм – качество, присущее незаурядным натурам, 
придававший его выступлениям особую привлекательность и выразительность. 
Некоторые командиры, заметив эту завидную черту, пытались сами подражать 
комкору, но, не достигнув в том успехов, невольно впадали в некую пошловатость, 
подставлявшую их под колючие шутки.

На другой день после цирковой феерии наш полк перелетел под знаменитую 
Шепетовку, в Грицев. Там уже ждала нас передовая оперативная группа с 
отработанными заданиями, расчетами и разведданными. Осталось их содержание 
переложить на собственные полетные карты и внести в бортжурналы. В первую же 
ночь экипажи ушли в боевой полет.

Русские названия целей окончательно исчезли, в их топонимике теперь устойчиво 
звучал иностранный акцент, и на душе, признаться, было легче.

Октябрь посвистывал ветрами, тянул низкие облака и сыпал дождиком. Ждать 
«милостей от природы» не приходилось и на новом месте. Но полк был крепок и в 
наступившие длинные ночи порою успевал делать по два вылета. В затылок 
основному составу дышала очередная цепочка молодых лейтенантов. Самые 
нетерпеливые торопили меня, подталкивали, старались изо всех сил поскорее 
получить боевую задачу – так велика была страсть застать войну в натуральном 
виде, хотя бы на ее исходе. Попадались, признаться, и более «уравновешенные», 
относившиеся к этому фактору вполне спокойно, не страдая энтузиазмом.

Грицев село большое – районный центр. На главной площади высилось несколько 
каменных домов, а вокруг – хаты, огороды, сады, заборы и немощеные улицы. Через 
село протекает речка. Рядом – добротное шоссе аж до Киева.

Контрразведчики предупредили – места здесь бандеровские. Пришлось у общежитий 
погуще выставлять караулы. Но начальство все равно предпочло постой у хозяев. 
Осторожно, не надеясь на мое согласие, квартирьеры предложили и мне комнату в 
добротном каменном доме, но на отшибе, с краю села. За домом шло неширокое поле,
 а дальше чернел сосновый лес. Я согласился без колебаний. Правда, навестивший 
нас теперь уже генерал Тихонов, узнав об оторванности моей квартиры от штаба и 
общежитий, потребовал немедленно переселить меня ближе к центру. Раза два или 
три я, подчиняясь его воле, ночевал в общежитии, но тот дом не бросил. 
Просторная, вся в белизне стен и занавесок, светлая и теплая комната, отданная 
мне для ночлега, широкая кровать с высокой периной и горой подушек, молодая, 
заботливая, с небольшим семейством и дойной коровой хозяйка – ну с какой стати 
покидать этот благостный уголок? Да мне и перед Стэпой, как звали по-украински 
мою покровительницу Степаниду, было неловко перебираться в более безопасное 
место, вроде как из трусости. Быть заподозренным в боязливости, да еще женщиной 
– нет кары тяжче.