более слабого, чем в центре, я несколько снизил высоту полета, чтоб не 
столкнуться с идущим на боевом пути, и, как было задумано, ввел машину для 
просмотра цели в левый разворот. Это, конечно, невероятная глупость – ходить в 
зоне огня и рассматривать бомбежку. Для этого командиру было вполне достаточно 
неспешного созерцания всей обстановки с боевого курса и при отходе от цели. Но 
я перестарался.

Василий Гаврилович, еще не понимая, что я ему вознамерился преподнести, 
недоуменно спросил:

– Ты куда разворачиваешься?

– А вокруг цели, товарищ полковник, чтоб вам сподручнее было...

Тихонов на секунду, как мне показалось, не то поперхнулся, не то задохнулся, но 
в следующее мгновение прямо взревел:

– Уходи отсюда немедленно, черт!

Я пробкой вылетел в сторону, чуть прошелся по траверзу, подальше от рвущихся 
снарядов, и взял курс домой.

Чувствовал я себя скверно, только сейчас осознав всю дурь моей затеи. В 
сущности, мне удалось повторить урутинскую ошибку, когда над Коротояком Михаил 
Николаевич чуть не подарил немцам генерала Логинова. Было досадно от чувства 
сорванного командирского ко мне доверия, которым я так дорожил. Но по пути 
домой Василий Гаврилович, как ни в чем не бывало, протягивал мне папиросы и в 
отличие от прежней сосредоточенности проявлял некоторую оживленность. Садился я 
с ходу – руководитель полетов по моим сигналам всех разогнал по сторонам, 
открыв для нас вольную дорогу. Василий Гаврилович дружелюбно пожал мне руку и 
тот затеянный дурацкий круг в упрек мне не поставил. В следующий раз он снова 
полетел со мной.

Пошли подряд белорусские цели. Как оказалось, неспроста: готовилась грандиозная 
Белорусская наступательная операция. Сначала – аэродромы: Барановичи, Минск, 
Борисов, потом, 22 и 23 июня, с тонными бомбами – укрепрайоны на переднем крае 
обороны противника у Могилева и Жлобина.

Ночная погода, особенно накануне прорыва, была для такой работы жутковата – 
низкие облака, дожди, непроницаемая чернота. Идем в страшном напряжении сил и 
нервов. Для тонной бомбы нужна высота не менее 1000 метров, чтоб ударной волной 
тебя не смыло. Но где ее взять? Держим чуть поменьше, и то задевая дождевые 
тучи, а под нами проносятся облака нижнего яруса. Только бы не уплотнились. 
Предельные условия. Как на лезвии бритвы. Наши старшие командиры тут ни при 
чем: отнести удар не их воля. Машина операции запущена, и, кроме дальних 
бомбардировщиков, никто не проломит те укрепления. Но вот нас встречают костры, 
артогонь, прожектора и ракеты – указывают место цели. Если по школярским 
нормативам отбомбился на тройку, вполне можно зацепить и своих. Тонная бомба не 
шутка, тут должен быть аптекарский расчет. Бомбежка идет плотно. Темень режут 
яркие вспышки. Архипов повел на цель, бомбит с минимальной высоты. После схода 
бомбы самолет толчком подпрыгивает вверх, и Петро успевает предупредить:

– Ну, держись, командир!

Наша тонка озарила весь мир и тряхнула так, что штурвал рванулся из рук. Но все 
обошлось. Идем домой. Противник почти не оборонялся – подавлен намертво.

После разворота на обратный курс погиб экипаж очень опытного и сильного, еще 
довоенной закладки летчика Васи Галочкина. Не иначе, во всю эту ночную 
запредельщину ввязался какой-то отказ техники. Матчасти, как тогда говорили. 
Потеря Галочкина и его экипажа нас ошеломила. Его долго искали, но безуспешно. 
Жертвой той ночи он пал не единственный, если взглянуть на другие полки.




Юбилей с отлучением




Украденный полет. Так же нельзя, ребята! О, как зол был Эмиль Кио! В краю 
бандеровских гнездовий

Видно было на глаз – на этом направлении сосредоточились немалые силы дальних 
бомбардировщиков. По крайней мере корпус генерала Логинова на другие задачи не 
привлекался, а сам комкор в те дни управлял боевыми действиями не со 
стационарного командного пункта, а с воздушного, им же созданного и 
единственного во всей АДД. На нем он вместе со своей оперативной группой то 
барражировал в зоне, выдвигаясь поближе к линии фронта, то, что было чаще,