сорок четвертом он все-таки вырвался к своим, воевал до конца войны на самой 
передовой, став пулеметчиком, получил пару ранений и медаль «За отвагу». В 
сорок шестом, когда он продолжал солдатскую службу в Белоруссии, я, не надеясь 
на успех, написал письмо командующему войсками округа с просьбой направить 
брата в полк, в котором я был командиром. К моему удивлению, через неделю, 
вместо ответа, ко мне явился в красных пехотных погонах сам Женя. Первой акцией 
было – смена эмблем. Не вызвал особых раздумий и выбор специальности – 
сухопутный пулеметчик сам попросился в воздушные стрелки. Подучился, 
потренировался и занял свое место. Сначала в моем экипаже, потом – от греха 
подальше – в другом.

Но это было позже, а пока я дома – несчастные и счастливые два дня пролетели 
мгновенно. Рано утречком, еще до солнышка, подался я на аэродром. Машину 
пригнал Женя Яковлев. Он пересел в переднюю кабину, я в пилотскую и поднялся в 
воздух. Открутил пару виражей над родительским домом, прошелся пониже вдоль 
крон бульвара проспекта, перешел в набор высоты и развернулся на Прилуки. До 
следующей встречи – после войны...

Режим примерно таков: 3–4 ночи с молодыми в районе аэродрома, пару раз – на 
боевое задание.

Ясско-Кишиневская операция еще впереди, а мы в ее преддверии бомбим фашистские 
войска и в районе Кишинева, и в Яссах.

При подготовке к заданию на Яссы командир полка Александр Иванович сказал мне:

– С тобой в передней кабине на контроль результатов удара пойдет полковник 
Тихонов.

Дело серьезное. Готовимся со штурманом с особой тщательностью, прикидываем, 
какое место избрать в боевом порядке и как пройти вокруг цели, чтоб комдив мог 
видеть всю картину удара и оценить ее конечный результат. Эти детали 
обрисовались быстро. Кроме того, уясняю, что курить нам с Петром сегодня не 
придется. Обычно где-то на середине маршрута он разок-другой скручивал из 
газеты набитую табаком или махоркой крепкую цигарку, раскуривал ее и, постучав 
по ноге, передавал мне. Потом такую же закрутку сооружал для себя. Я закрывал 
правую форточку, открывал левую, и табачный дым вместе с жаринками высасывался 
через нее. Туда же летел и окурок. Дикарство все это пещерное, особенно если 
учесть, что на правом борту пилотской кабины стоял щиток запуска моторов, как 
правило, с подтекавшими бензиновыми кранами, хотя, если обратиться к статистике,
 кроме Коли Стрельченко, от цигарок в самолете никто не горел, да и то этот 
мелкий пожар в кабине кончился для Николая без особых последствий. И ведь 
манера курить в полете шла не от непреодолимого желания затянуться табачным 
дымом, а, скорее, от каких-то условных павловских рефлексов собачьего типа, а 
то и от обыкновенного пижонства, если сказать точнее.

Однако на этот раз придется заговеть – Василий Гаврилович будет контролировать 
не только удар по Яссам, но не упустит из своего внимания и боевую 
сработанность экипажа.

Наш самолет на старте провожало все дивизионное начальство. Перед взлетом я 
условился с руководителем полета об особых световых сигналах, по которым можно 
было бы выделить наш самолет из общей массы других, когда на посадке все 
навалятся на аэродром. Взлетели в середине боевого порядка замыкающего полка. 
Вышли на высоту, идем по горизонту. Ночь ясная, звездная. В экипаже тихо, если 
не считать моторного гула, только Архипов иногда подает новые поправки в курс 
да отсчитывает время. Молчит и Василий Гаврилович. Но вот ко мне проник идущий 
из передней кабины божественный аромат дыма дорогих папирос. Я жадно потянул 
носом, вдыхая эту неземную благодать. «Живет же начальство», – подумалось с 
невольной завистью, но тут же почувствовал толчок по ноге и увидел протянутую 
мне зажженную папиросу. Я осторожно взял ее в пальцы, поблагодарил Василия 
Гавриловича и медленно, глубоко вдыхая, дотянул эту не то «Пальмиру», не то 
«Сальвэ» до самого корешка. Подкармливал меня командир и шоколадками. Комфорт!

Линия фронта стреляет в небо вовсю, но зато нам видны прогалины, свободные от 
огня, и мы проходим ее без проблем.

Вот и Яссы. Еще издали всматриваемся в горящие контуры станции и района 
скопления войск, а ближе различаю лучи десятков прожекторов и интенсивный огонь 
зениток. Прикидываю, как войти туда. Обговорили с Петром и – ринулись. Снаряды, 
чем ближе к цели, рвутся все гуще, но и бомбы ложатся плотно. Думаю, комдиву не 
было причин огорчаться работой своего войска. На земле и в воздухе творился 
кромешный ад, вероятно, вся земля сотрясалась от гула стрельбы и взрывов бомб, 
но для нас это было немое зрелище. Прожектора пока не трогают – увлеклись 
кем-то другим и потянули туда основную массу огня. Знали бы, кто у нас на борту,
 всех бросили бы: не каждый раз залетают к немцам командиры дивизий.

Петя сегодня не просто бомбил, а показывал класс. Он удачно положил бомбы, и мы,
 разминувшись с прожекторами и не напоровшись на снаряды, «под шумок» 
проскочили дальше. Еще не выйдя за внешнюю границу зенитного огня, конечно,